Украденная судьба - страница 29

Верс дернулся при моем появлении. В полутьме сверкнули звериной желтизной глаза, мне показалось, я заметила, как рука Плантаго потянулась к поясу. Всегда готов схватиться за оружие? Маг, тем более боевой, сплел бы защитное заклинание. А ему пришлось менять привычки?..

Верс остановил движение и как-то неловко скособочился, отставив левую руку в сторону…

Мне внезапно передалось беспокойство Его Величества по поводу состояния Плантаго.

— Пошла вон!

А нет, показалось. С чего мне беспокоиться о человеке, желающем мне смерти? Должно быть, я отправилась за ним потому, что расценила слова короля как завуалированный приказ.

— Что с твоими руками? — спросила я.

— Ты оглохла? Вон пошла! — с ненавистью повторил Верс. Но я уже подошла и уловила исходящее от него ощущение жара и липкого, сладковатого бессилия.

— Верс… — я склонилась над ним.

— Не прикасайся! — почти звериное рычание заставило меня замереть. Да кем он меня представляет?! Я разозлилась и едва не пропустила тихий, тщательно сдерживаемый выдох сквозь стиснутые зубы.

Ах, так, значит?

Не обращая внимания на полубезумную ярость, с которой он стремился меня в чем-то обвинить, я коснулась лба Верса. Плантаго зарычал и дернулся, но вяло. Как выяснилось, сейчас он не мог мне ничего противопоставить. Ну, или, по крайней мере — не успел. Если пациент сопротивляется, первое дело лекаря — успокоить и убедить, что бояться нечего.

Вряд ли Версу было страшно. Хотя кто знает, о чем думает бывший шпион во вражеской стране…

Я сделала то, что могла: изменила его ощущения. Напомнила о том, что есть другие чувства, кроме ненависти. У меня действительно неплохо получалось вызывать в людях радость. Но в Тальмере я применяла эту способность только к Терину, чтобы не привлекать к себе внимания. «Радовательницей» меня прозвали покупатели в лавке, потому что им просто нравились сладости.

Я почувствовала всплеск бешеного сопротивления, и вдруг — все пропало. Верс будто смирился.

— Пытаешься заслужить прощение? — хмыкнул он уже гораздо спокойней и не пытаясь больше меня оттолкнуть. Надо заметить, слова его не вязались с выражением лица, на котором теперь блуждала добрая улыбка, совершенно не свойственная Плантаго.

— Я лишь хочу удостовериться, что ты не пострадал, — произнесла я, хотя вовсе не чувствовала необходимости извиняться. Сам виноват!

— Думаешь, этого достаточно? — поинтересовался Верс.

В его глазах по-прежнему таилось безумие загнанного зверя. Но на губах — по-прежнему была улыбка, я даже пожалела: почему Верс не может улыбаться вот так по доброй воле?

— Его Величество беспокоился. Ты хорошо притворялся, я не почувствовала, что тебе плохо.

Верс отвернулся.

— Его Величество… ну что же, его воле мы не можем противиться. Тогда ладно. Сегодня я прощаю тебе… твою магию. Но впредь — даже не пытайся ее применить. Я тебя предупредил.

Все это он произносил умиротворенным голосом с непередаваемыми, почти нежными интонациями. Да уж. Может, завтра я действительно пожалею.

— Покажи руки, — попросила я.

Верс, по-прежнему не глядя на меня, вытянул руки. Ни дать ни взять провинившийся ученик. Ладони вроде были в порядке. Я на мгновение залюбовалась ими, а раньше и не замечала, какие они красивые у Верса… Невольно вспомнилась невероятная по изяществу печать, которую Плантаго создал для Терина… Должно быть, вот что он имел в виду, когда говорил, что его магию не должны узнать. Хотя… я не видела дурного в том, что Верс помог ребенку. Шпион или нет — какая разница? Но я и собственные способности не считала абсолютным злом.

Рукава рубашки Верса оказались не просто влажными… что-то склизкое оставалось на пальцах после прикосновения.

Взмахнув рукой, я зажгла волшебный огонек. Это самая простая и податливая магия, дается даже детям, и они с ней играют, создавая из света причудливые фигуры, а особо талантливые — животных, птиц, диковинные цветы. Мне достаточно было небольшого светового шара.

На пальцах предсказуемо обнаружилась кровь.

— Верс…

Он не пошевелился, не воспротивился, но и ничем не помог. Ткань рубашки словно прилипла, и я не могла отделаться от ощущения, что сдвигаю не рукав, а кожу. Расплавленная, почерневшая, в красных прожилках — такой она была сразу от запястий. Чудовищный узор, в который складывались линии ожогов, уходил куда-то вверх.