Укради у мертвого смерть - страница 15
Но характером Людвиг, конечно, не походил на Клео.
— Не ходи по следам древних, когда ищешь то же, что искали они, — сказал Севастьянов. — Теперь это изречение верно и для финансовой практики.
— Что это? — спросил генеральный, откидываясь в кресле.
— Слова Кобо-дайоси, буддистского проповедника. Японец, жил тысячу лет назад. Духовный отец современных компьютерщиков.
— Хоть самураев не цитируете... На том спасибо.
Семейных мягко ткнул ногой под столом. А генеральный расхохотался. Ему стало легче, что Севастьянов обещает шиться за ум.
В приемной секретарша показала Севастьянову на лежавшую возле телефона трубку.
— Только не долго... Минуты три ждет...
— Севастьяша, ну как? — спросила Оля. — Я тебя по всем записанным у меня номерам ищу...
Он отвернулся кокну. Солнце ослепило. «Ну ты — жалкая никчемная слабовольная чиновничья шкура, — велел он себе. — Ну, ты... » Он мял переносицу пальцами, как тогда, когда овчарка привалилась к ноге на даче Васильева.
— Скончался в полузабытьи, — сказал он, надеясь, что не обманывает жену. — Судя но всему... Смерть оказалась, наверное, легкой.
— Вот и смерть стала легкой, — сказала Оля.
Теплый пластилин облепил свободную руку Севастьянова. Переполз на спину и прилип к шее.
— Секунду, — сказал Севастьянов жене, думая: не красные у него глаза?
— Что тебе? — спросил он Семейных.
— Прости... У меня вечером будет один человек, очень интересный для тебя, между прочим. Едет в твои края, первым секретарем...
— Товарищи, — сказала секретарша. — Это все-таки служебный телефон. Нельзя ли покороче?
— Сейчас, Мариночка Владленовна... Скажи Олечке, что я ужасно извиияюсь, но хочу заполучить тебя вечером на часок, а?
— Оля, — сказал Севастьянов, — тут Людвиг кланяется... Семейных... Просит забежать вечером на час.
— Сходи, конечно, раз надо. Он просто не приглашает...
Севастьянов неторопливо прошелся от Смоленской-Сенной по Бородинскому мосту на другую сторону Москвы-реки, чтобы выйти к Украинскому бульвару, где жил Семейных. При зрелом размышлении приказ генерального, который отнюдь не плохо относился к нему, действительно казался продиктованным заботой. Предостережение из добрых побуждений. Васильев потерпел поражение. Семенов когда-то тоже. А он, да еще в одиночестве — не им чета.
Севастьянов запаздывал. Шел уже восьмой час. Вреднейшее время для раздумий, как учил Васильев, всегда откладывавший серьезные решения на утро.
Дерматиновую дверь с медными пуговками открыл высокий сутулый человек лет сорока с волнистой шевелюрой. Из угла рта свисал янтарный мундштук с сигаретой. Под сощуренными от дыма глазами лежали полумесяцами тяжелые складки.
— Вы, должно быть, Севастьянов, — сказал он.
— Старик! — заорал из глубины квартиры Людвиг. — Это Павел Немчина, первый секретарь посольства в Бангкоке! Вам предстоит встречаться! Дружите! Я — сейчас! Я по дороге зацепил в гастрономе потрясающую селедищу! Провонял до невозможности... Но вот-вот кончаю разделывать! Дружите и беседуйте!
— Пошли к нему на кухню? — сказал Севастьянов.
— Как раз оттуда... Пошли, — ответил Немчина.
Он улыбался, улыбался и Семейных, которому дипломат только что рассказал анекдот про журналиста, работающего в Бангкоке, некоего Шемякина. Бедолага заснул на оперативном совещании, кто-то потихоньку заклеил ему очки клочками газеты, а борзописец так и сидел. Сообщение же делал посол...
Севастьянов вдруг почувствовал, что напрасно, наверное, оказался в этой компании. Среди общего смеха он перехватил испытующий холодноватый пригляд дипломата.
И тут зазвонил телефон.
Голос, очень знакомый Севастьянову, лишь прибавилось хрипотцы, крикнул откуда-то из недр квартиры, скорее всего из спальни:
— Павел! Возьми трубку! Тебя...
— У Машеньки мигрень, просто беда... — сказал Семейных про жену.
Когда Севастьянов заходил в этот дом, правда, не часто и не надолго, так всегда получалось... Мигрень. Севастьянов и сам не знал, хочет ли видеть супругов Семейных вместе. Впрочем, связанные с этим обстоятельства относились к давным-давно прошедшему времени.