Украинские хроники - страница 4

— Так спросили бы.

Круглов сделал шаг, и женщина отступила к стене. Глаза ее сделались тоскливыми.

— Спросишь вас!

Вовка выглянул из-под руки.

— Вы гадкий, — сказал он. — Ватник!

Круглов вздохнул.

— Странные вы.

Развернувшись, он сходил в комнатку, взял рюкзак, подхватил тушенку с пола. Вернулся и, ни слова не говоря, будто гвоздь вбивая, грохнул банку о столешницу. Затем вторую. Марина вздрогнула. За второй — третью. Распустив горловину, выбросил добавкой к тушенке два килограммовых пакета риса, две пачки галет и упаковку сахара.

— Но за это…

Марина скривила губы.

— Сынок, иди спать в маленькую, — сказала она, цепляя Вовку за плечо.

Круглов чудовищным усилием не завыл в голос — так было противно.

— Не надо, — процедил он сквозь зубы. — Вот этого — не надо, понятно? Мне нужен разговор. Откровенный.

— И все?

Марина посмотрела, не веря. Взгляд ее перескочил на продукты, потом вновь на Круглова.

— И рюкзак зашить, — добавил он.

— Это я хоть сейчас!

Облегчение осветило Маринино лицо. Из некрасивого, помертвелого, оно вдруг сделалось ясным, почти одухотворенным.

Рюкзак из рук Круглова перекочевал под свет свечи.

— Я заплатку снутри сделаю, даже не заметите, — сказала Марина. — Только, извините, я продукты поховаю сейчас. Спячу. А то что им на виду…

Она вскочила и торопливо сгребла весь Кругловский паек, прижала к груди. Хлопнула дверь. И куда спрячет? — отстраненно подумал Круглов. Закопает? Или в подпол?

Вовка ковырял в носу.

— Так и живете? — спросил его Круглов.

Мальчик пожал плечами.

— А когда террбат стоял?

— Они все время пьяные были, — сказал Вовка. — Мамка с ними пила, чтоб меня не трогали. А я в сене спал.

— Ясно. А телевизора что, нет?

— Разбили.

— Все, я готова, — Марина появилась в дверях запыхавшаяся, с бутылкой мутной жидкости. Кофта топорщилась в карманах.

— Это зачем? — спросил Круглов, кивнув на бутылку.

— Ну так, откровенный же разговор. На-ка, сынок…

Она выложила перед сыном несколько белоснежных кубиков сахара. Вовка сразу сгреб их себе в кулак, один сунул в рот. Зажмурился.

Как мало надо для счастья!

— Пойдемте к печке, — сказал Круглов.

— Я, наверное, еще подтоплю, — сказала Марина. — Если разговор долгий. Вы же журналист? Или терапевт?

— Почти.

Чай в кружке был уже холодный. Круглов, взболтнув, выпил его махом. Глоток, будто ком снега, по пищеводу скользнул в желудок.

— Вовка, ты ложись! — крикнула Марина, присев у печки.

— Сейчас дососу и лягу, — деловито ответил Вовка.

Марина раздула угли, добавила щепы и два куцых полешка. Отсветы пламени заплясали на лице. Как ей не холодно? — подумал Круглов.

— Свеча еще есть? — спросил он, подмяв табурет.

— Последняя.

Марина, порывшись в оббитой тумбочке, достала искривленный стеариновый столбик. Круглов поджег свечу от вконец захиревшей преемницы, установил в центре стола.

— Садитесь.

Марина села.

— Я выпью? — она вынула из бутылочного горлышка бумажную пробку.

— Как хотите, — сказал Круглов.

Он смягчил голос, добавил в него бархатной глубины. В груди затеплело, нагнетая жар к шее. Вовка выглянул из-за угла, постоял, посмотрел и скрылся.

Марина прямо в кружку с чаем набулькала из бутылки грамм семьдесят. Перед глотком зубы ее звонко стукнули о жестяной край.

— Волнуюсь, — Марина подняла глаза на Круглова. В них стыло странное, застенчивое выражение.

— Ничего, — сказал он, — положите на стол руку.

— Какую? Левую?

— Левую.

Грязная ладонь легла на столешницу. Круглов своей правой накрыл холодные пальцы с неухоженными ногтями.

— Ай!

— Что?

— Колется.

— Так и должно быть.

Марина хихикнула.

— Похоже на свидание. Рука в руке.

— Почти, — сказал Круглов.

— А что мне говорить? — спросила Марина.

Огонек свечи дрожал между ними, отзываясь на дыхание то одного, то другого.

— Что хотите. Где муж ваш?

— Утек. Сгинул. Деньги взял, что были… — Марина отвернулась, сбивая со щеки непрошеную слезу. — Тогда как раз блокпосты появились, а он поехал за чем-то… То ли лежит где, то ли действительно бросил нас с Вовкой…

— А войска украинские?

— А с ними весело было! — с вызовом сказала Марина, глядя Круглову в глаза. — Весело! Тепло! Каждый день грели! Кричи только: героям слава! — и ничего.