Укразия - страница 12

Два офицера вскочили в дом мимо Макарова и Кати. Фельдфебель и солдаты вытянулись в струнку.

— Отлично, молодцы, — крикнул поручик.

— Рады стараться, ваше благородие! Макаров и Катя отшатнулись от окна.

— Недолго им куражиться, скоро наши придут.

Улица. Гуляющие, спешащие люди, мчащиеся извозчики, автомобили захватили в свой водоворот Макарова и Катю. Макарову и Кате некогда было дольше наблюдать, они спешили на заседание Ревкома.

Через окна явки была видна паперть с толпящимися нищими. Высоко в небо врезался крест, в вечернем небе казавшийся черным. Иногда через окошко врывалось пение, и тогда досада мелькала в глазах сидящей около стола пятерки.

— Сегодня будет день доклада о проделанной работе. Председатель Ярославцев, пожилой рабочий, с мягкими волосами, приветливо кивнув головой Кате и Макарову, продолжал:

— Итак, товарищи, на повестке стоит: доклады по работе и текущие дела. Докладывать кратко.

Железнодорожный техник Рубин, немного вспыхнув, коротко сказал:

— Испорчены еще два паровоза. Председатель сделал отметку.

— Фаддеев.

Сухой, жилистый, со вздувшимися на руках венами, Фаддеев, прищурив глаза, коротко чеканил слова.

— Маневрировал состав. Увидели вагоны с оружием, прицепились, увезли в тупик, осталось только взять оружие.

— Военный организатор.

Подошел Макаров. Весь он сейчас олицетворял собою ловкость, силу и энергию.

— Сформирована десятая дружина.

— Доклад связи.

Катя с места быстро сказала:

— Связалась с новой пятеркой. Славные крепкие ребята.

— Очень хорошо! Работа идет у нас, товарищи, вот только связь с телеграфом нарушена. Убили телеграфиста, когда снимал копию сводки.

В явке стало тихо. И только через форточку доносилось церковное пение. А по всей улице, по углам, стояли они, невидимые никому, не замечаемые никем, глаза явки, ее связь, ее часовые.

Под их охраной можно было всегда довести собрание до конца.

В комнату прихрамывая вкатилась хозяйка. Толстая, подслеповатая, она бросилась к своему жильцу Фаддееву.

— Ах я, глупая, совсем запамятовала, письмецо вам давече принесли, сказывали: от родителей.

Фаддеев развернул письмо и замер.

— Тебе поклон, — косясь на любопытную хозяйку, сказал Фаддеев, передавая записку Ярославцеву. Взглянув в записку, Ярославцев замер, а рука судорожно сжалась в кулак.

— Когда им будешь писать, передай ответ от меня.

— А я думала еще давече передать, да заспалась как-то, — оправдывалась хозяйка.

— Ничего, ничего, дело не к спеху.

Квартирная хозяйка, переваливаясь с ноги на ногу и бормоча под нос, вышла из комнаты. Сразу лихорадочное оживление.

— Что?

— Записка.

И все головы, все взгляды в записку…

— Через 5 минут восемь часов, — сказал Макаров. Ярославцев долго смотрел в записку, думал: провокация или нет? И в первый раз за все время в голове появилась мысль о провокаторе. Тряхнул головой и сказал:

— Расходитесь по два, без шума.

Часть вышла в двери, часть, отодвинув шкаф, вошла в провал стены, часть бросилась к окнам, готовя револьверы.

Церковная служба близилась к концу. Истово и набожно крестился староста после каждой проданной свечки, покупаемой то богомольной старушкой, съедающей заживо свою бессловесную прислугу, то положительным, с осанистой бородкой купчиком, членом союза истинно русских людей, то чиновником с Владимиром в петличке, с плешивой головой, то коллежским регистратором, желающим выслужиться перед начальством. Дьякон махал кадилом и иногда, воздев руку с орарем, в промежутках ронял свое отрывистое:

— Господу помолимся!

Здесь, в затхлых стенах, проеденных ржавчиной и сыростью, отживал свои последние дня старый мир, а на улице, в крови, в нетерпении, захлебываясь темпом жизни, бился мир новый.

Громадный дом всеми своими восьмьюдесятью четырьмя глазами уперся, тяжело вздыхая, в заложившего руки в карманы молодца с распахнутым воротом, в сбитой набекрень шапке, читавшего внимательно афишу.

Автомобиль, пыхтя, мчался, отравляя скверным бензином улицу.

Человек, читавший афишу, вынул платок, быстро отер лицо; платок мелькнул в воздухе белой птицей и исчез в кармане.