Укрощая Прерикон - страница 36

Все это в свою очередь привело его к воспоминанию об убийстве отца. Дадли снова увидел, как топит его, на тот момент немощного уже старика, в корыте. Причем топит не головой вниз, но головой вверх, глядя в его мутные и зеленые крокодильи глаза и ловя каждый отблеск уходящего из них света жизни. Можно с полной уверенностью утверждать, что перед смертью свою сдачу ублюдок получил сполна!

Потом Дадли увидел все это же глазами отца, когда сам задыхался, угодив в петлю. Вспомнил, как очнулся и прикинулся мертвым, когда тела всех казненных преступников грузили на телегу и вывозили за город. Законники сбросили покойников в ту же зловонную яму, куда местные сбрасывали трупы коров, убитых моровицей. Там, среди свежих и полуразложившихся уже тел, снующих насекомых-трупоедов и миазм, настолько токсичных, что возле ямы ничего не росло, он по колено в грязи, экскрементах и трупных ядах, терпеливо ждал ночи, чтобы выбраться и отомстить.

Следующим утром судью, шерифа и палача нашли в петлях виселицы на главной площади города. Они были раздеты догола и висели в одном исподнем, так что потребовалось время, чтобы опознать их распухшие от ударов лица. Без своих богатых одежд они ничем не отличались от обычных людей и умирали так же, как и они, простые смертные, из плоти и крови. Их жен обнаружили развешенными на балках собственных домов, как белье, оставленное сохнуть после стирки, а детей, — их детей Дадли пощадил и никогда в своей жизни не удушил младенца.

В каждом из встреченных им мальчишек он видел собственного брата, Рея, утонувшего в бадье для стирки четырехлетним, когда отец его напился, а мать, эта несчастная женщина, пустившая жизнь по ветру, выйдя за изверга и тирана, вечно горюющая и работающая за двоих, чтобы прокормить семью и обеспечить мужу-бездельнику выпивку, попросту недоглядела. После смерти младшего в семье ребенка отец Дадли пил и лупил его в два раза чаще, а мать в четыре раза чаще рыдала, и от участившихся побоев, и оплакивая Рея. В каждой встреченной им крошке, несозревшей еще, молодой девушке, Дадли видел свою любимую Джой — прекрасную, как кукла из фарфора, единственную радость его детства. В Джой он когда-то втрескался по уши, но она, как и все хорошее в этом мире, а тем более такой жестокой его части, как Прерикон, была недолговечной и сгорела от пневмонии на тринадцатом году жизни, подобно древним насекомым-эфемерам — красавицам-поденкам.

Вспомнив о Рее и о Джой, Дадли рассвирепел. Его большие белые зубы заскрежетали, верхние и нижние их ряды напоминали сейчас ряды зубьев двух пил, зачем-то сцепленных вместе, бычьи глаза душителя выпучились и налились кровью, ноздри большого приплюснутого носа раздулись, а в руках, словно леска, когда клюет, натянулась струна удавки. Ростом Дадли был выше Клопа, уступая в банде только Джеку Решето. Он был худым, в отличии от Джека, но с плечами шире, чем у него, не имел и капли жира в своем теле, одни мускулы. Дадли сам был, как его удавка, его руки — два каната из переплетенных вместе мышц и жил, стоило душителю разозлиться, охватывали шею того несчастного, на котором он вымещал свою злобу.

Чем больше коршун, тем ярче блестит его гнездо, чем ярче гнездо блестит, тем больше желающих его разграбить! Тенью коршуна Кавалерия нависал над остальными бандитами второго утеса, но на каждого коршуна, как известно, всегда найдется коршун побольше. Когда каторжник и душитель схватились, вокруг них во мгновение ока образовалась толпа зрителей. Запуганные Кавалерией бандиты бросили приготовления к предстоящему делу и, казалось, забыли о нем, радуясь тому, что и на этого бесстрашного нашлась управа. В той схватке не на жизнь, а на смерть, они ненавидели одинаково и первого и второго бойца, но на Кавалерию обида была свежее, тогда как Дадли Вешателя боялись в банде куда как сильнее, и потому болели за душителя все разбойники, кроме Терри Рыбака, который имел наметанный глаз и в драках понимал больше других, хотя никогда лично в них не участвовал.

— Драка? Этого еще не хватало! — мрачно сказал Мираж, сквозь подзорную трубу рассмотрев причину столпотворения, случившегося на той стороне каньона. Сбывались худшие прогнозы, ведь не зря же ходит в народе примета: «Если Тур по небу прокатился, значит, скоро кровь прольется!» Кнут, увидев то же зрелище через объектив своей трубы, радостно оскалился, ход его мыслей не сложно было угадать: если сцепились два страшнейших душегуба в лагере, то тут, как говориться, и к доктору обращаться не надо. Кто бы мог подумать, что учащенное сердцебиение излечит его от геморроя! Кавалерию Кнут ненавидел куда больше Дадли Вешателя, которого боялся до трясущихся поджилок, но который был ему при этом полезен. «Один тупой скот избавит меня от другого!», — думал он с выражением крайнего удовлетворения на лице. Рукопашная же схватка — это, без сомнений, стихия Дадли. Словом, Кнут и все разбойники ставили один к двенадцати на то, что Кавалерии конец. Мираж, зная исход заранее, ждал пока все кончится, считая каждую потраченную попусту секунду. Терри поставил все свои деньги на то, что Кавалерия прикончит Вешателя, чем еще больше всех раззадорил.