Укрощение огня - страница 18

— Откуда такое смирение? — с иронией поинтересовался князь, окончательно убедившись, что подобное поведение его не прельщает абсолютно. — Так понравился подарок?

— Господин изволил пошутить, но я не совсем понял смысл шутки, — бесстрастно произнес Аман, не солгав ни одним словом.

— Шутка? — князь удобно расположился на диванчике, вместо юноши у своих ног, как всегда любуясь им. — Ты спрашивал об ошейнике, который видел в моих покоях. Я прислал его тебе, и только. Можешь вернуть мне, можешь оставить себе как память…

Как память?! — Амани снова взглянул на вязь букв, складывающуюся в имя его бывшего хозяина, и, в ярости вскочив, отбросил от себя как ядовитую гадину, полыхнув зарницей из-под ресниц.

Раздался густой раскатистый смех. Мгновенное преображение отозвалось в груди мужчины жаркой вспышкой, а злой взмяв ни в чем не повинного мурлыки, мирно дремавшего на солнышке на окошке и получившего ошейником по загривку ни с того ни с сего — от души позабавил. Шипение заслуженного крысолова, и бурное дыхание, срывавшееся с искривленных гневом губ юноши — вторили друг другу.

— Вы похожи! Я, кажется, знаю, что подарю тебе в следующий раз! — Амир широко улыбнулся.

Аман ожег господина взглядом в ответ на сомнительный комплимент, но улыбка лишь стала еще ярче. Поднявшись, князь легонько погладил его кончиками пальцев по линии подбородка:

— Не тревожься, огненный мой, — в кофейных глазах мерцали искры лукавства, — я никогда не опущусь до такой безвкусицы, как та, что ты только что отправил в несчастного кота.

Растерявшийся юноша не нашелся с ответом: шах и мат. Очередная партия была проиграна Аманом вчистую.

Нет ничего бесполезнее, чем жалеть себя, а жить нужно уметь с тем, что есть. Аман принял своего нового господина. Он много думал, снова и снова перебирая все те же мысли, те же чувства — все, что до сих пор жгло его сердце, и даже нож не смог остановить кипящий ядовитый поток все еще бродящий по крови и отравляющий каждый восход солнца… О нет, не ненависть и гнев, не самая безумная из всех страстей страшны, — они огонь, то пагубный, то очищающий. Куда ужаснее обычное разочарование — то пепел душ…

Разочарование — вот самый страшный яд и самая тяжелая болезнь, от которой труднее всего оправится. Иногда оно убивает. Редко тело, чаще душу. Чаще часть, — и очень важную часть, каким бы сильным человек не был. То, благодаря чему мы умеем мечтать и верить, и стремиться к мечтам, и воплощать веру… Умеем любить.

Раньше Аман как-то не задумывался о подобном, а нынче просто не ощущал себя способным на такие чувства. Да и не очень хотелось испытывать их, зная, что окончание неизбежно и чем оно оборачивается.

Во всем остальном юноша своего господина принял: смирившись умом и постаравшись понять сердцем, признав, что тот не просто сильный, умный, волевой мужчина и владыка, но достойный человек. Дни шли за днями, складываясь в недели, миновал месяц, а князь Амир помнил о данном рабу слове. Не только не торопился гневаться на упрямство невольника, тащить наложника на ложе, но и в другом смысле не провоцировал на новые истерики. Время проходило для юноши на удивление спокойно: в занятиях, чтении, беседах с лекарем Фархадом, тоже бывшим в библиотеке частым гостем, почтенным Сафиром, вечера занимала неизменная партия шахмат, от которой князь отказывался редко — лишь когда бывал очень занят или отсутствовал вовсе.

Мужчина относился к нему исключительно мягко, с терпеливым вниманием, не отменявшем уверенной властности, но Амани наконец успокоился совершенно: чтобы не задумал князь Амир на его счет, насилие и принужденная покорность со всей очевидностью его не привлекали. И значит, глупо было провоцировать его очередной дерзостью, и отвечать на великодушие неблагодарностью.

Но и только! Аман не избегал своего господина, не срывался на бесполезный вызов, обращаясь к хозяину с почтительным уважением, однако решение оставалось твердым и падать в чьи бы то ни было объятья — юноша не намеревался, хотя и понимал, что равновесие не может длиться вечно. Господин его не тот, кто легко отступает от задуманного.