Укротитель [=Кукольник] - страница 2

Он беседовал с мистером Роджерсом, аптекарем. Праздные утренние разговоры ни о чём. И все крошечные шпильки, обидные интонации, оскорбления, которые мистер Роджерс отпустил в его адрес, мистер Бенедикт бережно сохранял в душе. У мистер Роджерса всегда была наготове новая гадость для человека, чьё ремесло — обряжать покойников. «Ха-ха», — смеялся мистер Бенедикт над очередной шуточкой, и ему хотелось кричать, кричать беспощадно и жестоко. «А, вот и ты, мертвяк», — сказал мистер Роджерс в то утро. «Мертвяк, — повторил мистер Бенедикт. — Ха-ха».

Выйдя из аптеки, мистер Бенедикт наткнулся на мистера Стьювисанта, подрядчика. Мистер Стьювисант взглянул на свои наручные часы, чтобы проверить, сколько времени он может потратить на Бенедикта, прежде чем отправляться на деловую встречу.

— А, Бенедикт, привет! — крикнул Стьювисант, — Как бизнес? Должно быть, выматывает до смерти? Уловил соль? Я сказал: «Должно быть, выматывает до…»

— Да-да. — Мистер Бенедикт тихонько хохотнул. — А как ваш бизнес, мистер Стьювисант?

— Бенни, старина, скажи-ка, а почему у тебя руки такие ледяные? Ты когда руку пожимаешь, так прямо холодом пробирает. Должно быть, только что бальзамировал фригидную бабу, да? А ты неплохо устроился. Эй, слышал, что говорю? — рыкнул мистер Стьювисант, тяжело хлопая Бенедикта по спине.

— Прекрасно, прекрасно, — умоляюще произнёс мистер Бенедикт, и на лице его блуждала бесплотная улыбка. — Доброго вам дня.

Так и продолжалось, одна встреча за другой. Мистер Бенедикт беспомощно метался от соседа к соседу. Он был озером, куда кидают что попало. Люди начинали с маленьких камушков, а потом, не дождавшись от мистера Бенедикта возражений, не дождавшись, чтобы гладь озера хотя бы чуточку сморщилась, начинали бросать кирпичи и булыжники. Но в озере по имени мистер Бенедикт не было дна, и как они ни старились, не могли вызвать ни всплеска, не могли насыпать мель или остров. Озеро было безответным.

День прошёл и принёс мистеру Бенедикту ещё большую боль и беспомощность. Он продолжал бродить от дома к дому, встретился и поговорил ещё с несколькими соседями. Он ненавидел себя, и эта ненависть доставляла ему неподдельное удовольствие. Но он продолжал свои блуждания, подгоняемый не столько мазохизмом, сколько мыслью о наслаждении, которое обещала приближающаяся ночь. И потому он вновь и вновь подставлялся под насмешки этих тупых, надутых задир и кланялся им, и бережно, будто нежные пирожные, брал их руки в свои и держал на уровне пояса. Ему ничего не было нужно от них — кроме насмешек.

— А, вот и ты, мясник! — приветствовал его мистер Флингер в гастрономической лавке. — Как там твоя трупная солонина и маринованные мозги?

Унижение набирало силу, как музыка. Крещендо унижения. И когда прозвучал финальный гром литавр оскорбления и самоуничижения, мистер Бенедикт бросил отчаянный взгляд на часы, увидел, что время пришло, и побежал назад через весь город. Теперь он был в апогее формы, он был готов: готов к работе, готов сделать то, что должно быть сделано, готов насладиться. Страшная часть дня позади, прекрасная вот-вот начнётся!

Сгорая от нетерпения, взбежал он по ступеням покойницкой.

Комната ждала, словно укутанная свежевыпавшим снегом. Белые сугробы и едва угадываемые очертания того, что покоилось в сумраке под простынями.

Дверь распахнулась.

Мистер Бенедикт замер на пороге, в прямоугольнике света: подбородок вздёрнут, одна рука воздета в патетическом жесте приветствия, другая окоченело вцепилась в ручку двери.

Кукольник вернулся домой.

Долгую минуту он просто стоял в центре своих подмостков. Возможно, слушал гром аплодисментов. Он не шелохнулся, только чуть склонил голову в поклоне перед этой подобострастной, жаждущей, благодушной публикой, которая устроила ему овацию.

Медленно и аккуратно он снял плащ, повесил его на вешалку, облачился в свежий белый халат, профессионально чёткими движениями застегнул все пуговицы, потом потёр руки и оглядел своих добрых друзей.

Неделя выдалась удачной. Под простынями ждало своего часа сколько угодно семейных реликвий. И стоя перед ними, мистер Бенедикт чувствовал, как он растёт, вытягивается, становится всё больше и выше.