Улица Фетисова - страница 4

Все в этой комнате было чужое: и стулья, и стол, и гардероб, и радиола «Аккорд» на тумбочке. Даже белые подоконники, на которых было нацарапано «Витя», и те хранили на себе следы чужой жизни. Поэтому-то вначале Славка с матерью чувствовали себя в этой комнате неловко, как в гостях. Осторожно садились на стулья, боялись передвинуть или переложить с места на место тарелку, сковороду или книгу. Но постепенно они привыкли к чужим вещам, и они стали для них как свои.

Непривычным вначале был и город. У дома росли крошечные полярные березки, высаженные чьими-то хозяйскими руками, по улицам в линялых голубых робах строем ходили матросы, молодые крепкоголосые парни с развевающимися на ветру ленточками бескозырок или в синих, сбитых на висок пилотках. Иногда они шли с полотенцами под мышками — значит, в баню, иногда с лопатами и ломами — на какие-то земляные работы.

Первые дни Славка ходил по городу в полном одиночестве и читал названия улиц: «Полярная», «Североморская», «Матросская», «Южная». А когда на третий день он осмелел и стал обследовать окраинные улочки, застроенные неказистыми домишками на склонах сопки, он обнаружил улицу Фетисова.

Кто такой Фетисов, Славка не знал и решил при случае выяснить. Он шел по этой улице все выше и выше. Дома кончились, дорога превратилась в сплошную россыпь камней. Он полез выше, добрался до перевала сопки и увидел тусклую полосу моря, а по правую руку — Чаячью губу.

Славка прошел по вершине сопки, спустился с другой стороны вниз и неожиданно наткнулся на кладбище. То здесь, то там стояли гранитные обелиски со звездами, испещренные надписями. На одной позеленевшей глыбе лежал ржавый якорь с обрывком цепи. Здесь, как гласили скупые надписи на камнях, были погребены офицеры и матросы-подводники, погибшие в годы войны от бомбежек.

Редкий лишайник и жесткие кустики полярной березки путались под ногами, хрустели и мешали идти.

Это было военное кладбище, и тем более неуместными казались редкие одинокие кресты, почерневшие от дождей и времени, покосившиеся и жалкие.

Неожиданно из-за каменной глыбы вышли три матроса в робах. У одного на плече висела брезентовая сумка.

— Вон там, — сказал он, — с того края.

Они прошли шагов пятьдесят и стали ломами бить землю. Земли здесь, собственно, не было — был сплошной камень. Поэтому-то удары стучали гулко, из-под стали летели каменные брызги вперемешку с искрами.

Славка крайне заинтересовался работой и подошел поближе. Теперь он видел, что они вырубали в камне дыру. Но для чего? Тот, что был с лопатой, быстро выбросил из дыры щебень, и опять гулко заухал лом. Потом матрос с сумкой достал два красноватых бумажных патрона с черными проводами на конце, сунул патроны в выбитую яму, что-то сказал двум своим товарищам и крикнул Славке:

— Мальчик, уходи. Рвать будем!

Два матроса подошли к нему и, подхватив недоумевавшего Славку под руки, побежали за скалу. Скоро к ним присоединился и третий матрос с брезентовой сумкой. Рванул взрыв, и в небо свечой взлетели камни. Дым рассеялся, и Славка вместе с матросами побежал к месту взрыва. Там, где была глубокая ямка, темнела широкая и длинная яма, наполненная дымом.

— Ну и рвануло! — засмеялся Славка. — Вот силища-то!

— Ничего тут смешного нет, — мрачно сказал матрос с брезентовой сумкой, — могилу роем.

Славка покраснел, сконфузился, смолк.

— Товарищ наш, из одного экипажа… умер… Ясно?

С тяжелым чувством пошел Славка в город. Вот оно как здесь! Даже человека схоронить нормально нельзя: никакая лопата не возьмет гранит, поневоле приходится пускать в ход взрывчатку. И ему почему-то сразу вспомнилась бабушка. На восторженные восклицания Славки по поводу грозного и прекрасного Баренцева моря, Чаячьей губы и северных сияний она скептически бросала: «Оно-то, конечно, красивое, знаю, да из него одеяла не сошьешь и не будешь им сыт, твоим северным сиянием».

Когда по улице Фетисова Славка спускался вниз, сзади опять отрывисто рвануло. «Могилу углубляют», — подумал Славка, и у него запершило в горле.

На стадионе, возле которого он шел, мальчишки гоняли футбольный мяч. Сбоку, у ворот, валялись вырезанные из досок пистолеты-автоматы с косо торчащими магазинными коробками и веревками вместо ремней. Ребята как бешеные носились по полю, ровному и твердому, без травы, посыпанному песком.