Улица становится нашей - страница 15
Но ни одна из книг, просмотренных гагаринцами, не смогла ответить на их вопрос: имеют или не имеют названия Еленинских улиц историческое значение. Может быть, в библиотеке есть другие книги? Пришлось обратиться к Брониславе Казимировне. Бронислава Казимировна подумала и сказала:
— Почему Еленинские называются Еленинскими? Посмотрим в книгу и скажем, почему Еленинские называются так.
— Мы уже смотрели, — сказал Воронок.
— Эту книгу вы видеть не могли, — сказала Бронислава Казимировна. — Она у меня под замком. Как библиографическая редкость.
Бронислава Казимировна открыла шкаф, и на свет появился старинный путеводитель по среднерусским городам.
Нашли Зарецк, родной город, Нашли Еленинскую, родную улицу, и вслух прочитали:
— «Еленинская. Названа по домовладельцу».
— Ура! — закричал толстый Миша Никитин.
Между тем Валя Воскобойников не спускал глаз с рисунка, украшавшего титульный лист путеводителя. На рисунке был изображен земной шар. Он покоился на кирпичиках, составлявших загадочное слово «губгим». Поверх шара, в лучах северного сияния, радугой изгибалось другое загадочное слово, написанное к тому же не по-русски.
— Экслибрис, — прочитал Валька. — Что это значит?
Бронислава Казимировна объяснила.
— А «губгим»?
— Губернская гимназия, — сказала Бронислава Казимировна, — сокращенно «губгим». Из книг губернской гимназии. Вот что это значит.
— Чудно, — сказал Валька. — Я уже где-то видел такой знак.
— Только здесь, и только сейчас, — сказала Бронислава Казимировна. — Библиотека губернской гимназии сгорела в 1917 году.
— Нет, видел, — сказал Валя. — Очень много книг с таким знаком видел.
— Да где видел? — крикнул Воронок, заинтересовавшись разговором.
— Вспомнил, — сказал Валька. — У дедушки на чердаке.
Пошли к деду.
— Дедушка, а дедушка, — сказал Воронок, — вы служили в гимназии?
— Э-э, когда это было… — сказал дедушка.
— Сторожем, — напомнил Валька.
— Сторожем, — подтвердил дедушка.
— Помните, как она горела? — спросил Воронок.
— Да не сгорела, — сказал дедушка. — Занялась только.
— А библиотека? — спросил Воронок.
— Сгорела, — сказал дедушка. — Во дворе домишко стоял. От него и гимназия занялась.
— Все книги сгорели? — спросил Воронок и с укором посмотрел на Вальку.
Валька стоял сам не свой.
— Все, — сказал дедушка, и Валькино сердце упало. — А какие остались, обгорелые, — сказал дедушка, — я на чердак снес…
Валькино сердце снова взлетело и, подхватив хозяина, забросило его на крышу дедушкиного дома.
— Воронок! — крикнул Валька. — Лезь сюда…
Но этого приглашения и не нужно было. Воронок был уже рядом.
— Показывай, — сказал Воронок.
Вот и заветный дедов сундук с книгами.
Валька хватает одну, другую, третью книгу и протягивает их Воронку.
— Смотри! — кричит он. — Этот же знак — «губгим». Из книг губернской гимназии…
Воронок посмотрел одну, другую, третью книгу и сказал:
— По ним при царе учились.
При царе? Молодец Воронок, сразу разглядел. А он, Валька, и не знал, из каких книг голубей делал. Сколько их, бумажных, вылетело из чердачного окна! Впрочем, не все ли равно. Кому они теперь нужны, эти книги?
— Пошли? — сказал Валька.
— Постой, — задержал его Воронок. — Возьмем несколько. Для музея зоны.
Валька наугад вытащил из сундука книгу и протянул ее Воронку.
— Годится? — спросил он.
Воронок раскрыл книгу, помеченную экслибрисом «губгим», и сказал:
— Смотри, тут есть что-то…
— Письмо какое-то, — сказал Валька.
Они развернули сложенный вчетверо, пожелтевший от времени, а может быть, и от пожара, лист бумаги и прочитали:
«Директору губернской гимназии. Настоящим ставлю господина директора в известность, что ученик вверенной ему гимназии Сергеев Егор приносит с собой запрещенную литературу и употребляет ее для недозволенного чтения и возбуждения против Временного правительства господина Керенского. Ученик 8-го класса Аполлинарий Тищенко».
Это был тот самый донос, о котором рассказывал пионерам Илья Ильич Бабушкин. О нем вспомнил Воронок сейчас…
Аполлинарий Африканович, гражданин Тищенко, и ученик 8-го класса Аполлинарий Тищенко — не одно и то же это лицо? Воронок схватил Леньку за руки, и они, стараясь не шуметь, выскользнули из чулана.