Улица становится нашей - страница 31

стр.

И голова у Саньки шла кругом от всего, что было кругом: от музыки, солнца, цветов, улыбок, флагов…

Потом ему подарили форму с металлическими буквами «ФЗО» и заставили сейчас же переодеться, снарядив в помощники Валю Воскобойникова и Генку Юровца.

— Сшито, как по заказу, — сказал кто-то, когда Санька в новенькой, с иголочки, форме снова предстал перед взорами участников праздника.

— По заказу и сшито, — сказал Генка Юровец, переглянувшись с Валей Воскобойниковым. Они-то знали, где пропадал старый Санькин костюм, исчезнувший со двора бабки Матрены!

— Александр Чесноков, стань в строй! — крикнул Воронок. — Отряд, смирно! Налево… шагом марш!

Отряд ушел и увел с собой Саньку. А Санькина бабка долго еще стояла возле дома, недоумевая, что это — сказка жар-птицей пролетела под ее окнами или жизнь, похожая на сказку, промчалась мимо? Однако хорошо уже то, что она ее не задела…

— Матрена Трофимовна? А мы к тебе в гости.

Кто это? Ах да, комиссия, члены уличного домового комитета. Насчет нужды-потребности.

— Заходите, заходите, — засуетилась Матрена. — С чем пришли?

— С жалобой.

— На кого же?

— На тебя, Матрена Трофимовна. На жадность твою.

— Это как же, товарищи-граждане, понимать?

— Как понимать? Правильно понимать надо, Матрена Трофимовна. Хлеб коровам не скармливать. Поросят на хлебе не выхаживать. С рабочего человека за молоко-мясо трех шкур не драть…

Вот тебе и «промчалась мимо». Вот тебе и «не задела». Нет, видно, зря обрадовалась Матрена. Не оставит ее жизнь в покое. По-своему повернет. Не даст поживиться на дешевом хлебе и дорогом сале. Вообще ни на чем не даст наживаться. А без наживы какая жизнь?

«Какая жизнь? — хочется крикнуть Матрене, для которой «жизнь» и «нажива» — слова-близнецы. — Какая жизнь?»

Но зачем кричать? Кто ее услышит? А если услышит, разве поймет? Никто никогда не поймет бабку Матрену.

…Шумит на ветру «Роща космонавтов». А ветер-то, ветер… Ишь как раздобрился, так и сыплет на концертную площадку зоны березовые конфетти листочков. На все сыплет: на лица, на галстуки, на школьные формы мальчиков и девочек, на низенькие скамеечки зрительного зала, на сцену, загороженную белой простыней занавеса.

Занавес еще не поднят, и малыши, посвященные в первоклассники, чинно сидят на скамеечках в ожидании концерта. Вдруг — хлоп! — кто-то ударил в ладоши. Кто-то хохотнул в ухо приятелю, доверяя ему несерьезную тайну. Пошла кутерьма. Все веселы, все довольны, все оживлены. Один Санька — Гулливер среди лилипутов — растерян и потому задумчив. Ему не до концерта, который там, за простыней, готовят отряды имени Юрия Гагарина и Германа Титова. У него в душе свой концерт, своя песня, которая звучит то тревожно и тоскливо, когда он вспоминает прошлое, то весело и торжественно, когда ему видится будущее.

Будущее… У Саньки такое чувство, будто он, не успев отряхнуть пыль с одежды и вытереть ноги, топчется у причала и не решается ступить на чистую палубу нового красивого теплохода. Корабль вот-вот отвалит от пристани. Нарядные, смеющиеся пассажиры машут Саньке руками, зовут к себе, а он все мнется и мнется, не решаясь ступить на палубу корабля с гордым именем «Вперед».

— Вперед! — машут ему с палубы.

— Вперед! — кричат над головой чайки.

— Вперед! — ласково рявкает теплоход.

— Вперед! — поет Санькина душа. — Вперед… Только вперед и ни шагу назад.

Санька так возбужден пригрезившимся наяву, что невольно, повинуясь зову, вскакивает, но тут же, опомнившись, снова садится на место. Волнение ни к чему. Он уже на палубе, в строю друзей — добрых, настоящих, открыто протянувших ему руку.

Доверие льстит Саньке. Но он самолюбив и не хочет признаться в том, что пришел только потому, что позвали. Мог бы и не прийти. Нет, он сам, добровольно встал в строй и теперь уже, пока жив, не покинет его и ни разу не нарушит равнения.

Ветер с разбегу бодает простыню, и она, надувшись, становится похожей на парус, а «Роща космонавтов» — на палубу корабля.

Где-то за сценой, начиная концерт, рокочут барабаны. А Саньке кажется, что это в унисон стучат ребячьи сердца. Стучат и желают друг другу попутного ветра и счастливого плавания.