Улица Верности - страница 29
Новая граница пролегла по реке Прут. Яссы оказались на другом берегу, и, видимо, навсегда.
Он собирается переплыть Прут, но уже созданы погранзаставы: по любому плывущему стреляют. Он пишет, как ранее уславливались, письмо - "Яссы, почтамт, до востребования"; но почтовые отправления на Румынию не принимаются. Дед идёт куда надо и просит отправить его на работу в Румынию. Но там полагают, что он уже "засвечен". И деда направляют в исполком заниматься коммунальным хозяйством.
- Мировая социалистическая революция неизбежна, - сказал ему председатель горисполкома. - Румыния будет нашей.
Город бомбят в первый же день двадцать второго июня. С войны дед возвращается орденоносцем, с пробитым мочевым пузырём и грамотой с факсимиле Сталина. Предчувствие его не обмануло: всё тот же старый дворник дядя Саша рассказывает, что приезжала в начале оккупации какая-то красивая женщина, искала его в гетто и не нашла.
Шли послевоенные перемещения и фильтрация людей. У деда появилась идея: он раздобыл на черном рынке румынский паспорт, вклеил фотографию. Ему надо было купить штамп в паспорт и справку с решением о репатриации в Румынию. Его сестра в ту пору работала в медсанчасти Министерства Внутренних Дел. Дружившая с нею начальница обратилась к мужу, офицеру МВД.
- Забудь. Репатриируют только группами и в сопровождении. При первой же проверке всё вскроется. Обвинят в шпионаже, это расстрел. А перейдёт границу без документов - на той стороне кто-то донесёт, и её тоже загребут как сообщницу. В лучшем случае её посадят, а его выдадут нам. Что он так переживает? Может, там уже детишки за подол держатся...
Года два-три спустя дед вышел на знакомого румынского коммуниста, теперь писателя, навещавшего сестру в Молдавии. Тот усмехнулся:
- Я понимаю, но в Румынии началась большая чистка; нежелательно попадать под горячую руку вместе с избранницей из буржуазного класса. В любом случае, не до тебя. Никакие старые товарищи в Компартии не помогут...
Потом писатель всё-таки навёл справки, и в присланном сестре письме писал о якобы дальней родне из Ясс: троюродный брат будто бы убит бомбой в рождество 1944 года, а его жену вместе с другими этническими немцами забрали с собой отступающие германские войска...
Отчаявшись, дед женится на молодой агрономше с сыном, присланной поднимать сельское хозяйство Молдавии. Этот мальчик впоследствии и станет отцом Атамана.
Как обычно, в марте медленно таял слежавшийся снег. Дед прочёл в своей парторганизации закрытый доклад Хрущёва на ХХ съезде КПСС, и запросил о Марлене Международный комитет Красного Креста в Женеве. Он знал, что почта просматривается, но плевал на это.
Красный Крест ответил по-французски - в списках перемещённых во время Второй мировой войны указанное лицо не значится. Однако, указал делопроизводитель, в соответствии с Четвёртой Женевской конвенцией, ратифицированной Румынией в 1954 году, разыскиваемая персона имела право и могла быть возвращена в страну гражданства...
Агрономша едва смогла уговорить деда повременить с выходом из партии.
Трудно сказать, на что он рассчитывал, ведь "коридор" на Вену через станцию Чоп по вызову Израиля ещё не существовал. И хотя дед писал по-румынски, МИД Румынии и отделы полиции в Тимишоаре и Яссах, не ответили.
Дед спрашивал на Главпочтамте: нет ли для него "poste restante" - почты до востребования? Операторы разводили руками.
Много спустя встретилась деду певица Тамара Чебан.
- Бедняжка, - ласково протянула она, - ты так и не уехал!
- Я бы уехал, Тамарочка, но не знаю куда. Поехали вместе в Париж, ты будешь петь в ресторане, а я играть на аккордеоне...
Румынский наист Замфир с ансамблем как раз триумфально прогремел в Париже и выпустил там пластинку. А начинал, как многие, в ресторанах и клубах.
- Смеёшься. Я артистка народная и избалованная, мне цветы и овации нужны.
Тамару действительно звали во все концерты. Она пела ещё в довоенном хоре Кафедрального Собора, а у деда там, на воскресной службе, бывали явки. Потом на церковную службу стала приходить Марлена, чтобы повидаться. Дед в бога не верил ни в какого, но видел, как Марлена просит за него и за себя. Она была родом из Тимишоары, знала и венгерский, но молилась по-немецки.