Улыбка Фортуны - страница 9

Рыжий угрюмо поводил плечами. Евгений, скоро наговорившись, попрощался и ушел, после чего Рыжий долго сидел насупившись, курил.

— Итальянский костюм... Венгерские туфли... Транзистор японский. Псих! На все это нужны бешеные деньги. Где же я их возьму?

Рыжий выжидательно посмотрел на Серого, но, не уловив сочувствия на его лице, сказал:

— Айда к Антону. Посоветуемся. Чего-то надо придумать. И знаешь что, давай держаться вместе. Тебе же тоже надо что-то делать. Удивляюсь, как тебя там, на майдане, мусора не выкурили еще.

Он удивлялся, как это Серого милиция еще не прогнала с вокзала. И вспомнились Серому предупреждения некоторых ребят в колонии: «Дружинников и бригадмильцев опасайся, как огня...» Однако за то время, что он уже пробыл на воле, на вокзале его беспокоили только в первые дни. Теперь же спать не мешали.

Пошли к Антону. Проходя через дверь, Рыжий бросил небольшой кусок колбасы собаке.

— Сколько ни стараюсь приручить эту тварь — бесполезно. Каждый день вот так: дашь колбасу (хлеб не жрет, гад) —пропустит мирно, не лает; не дашь — полгорода своим визгом поднимет. Вымогала проклятая!

Собака проводила их ироническим взглядом, торопливо заглатывая колбасу.

Антошка и его жена Марфа, сухощавая старуха, сидели за кухонным столом. Марфа увлеченно пожирала жареную утку, Антон на счетах проверял, очевидно, положение кредитов по исписанной школьной тетрадке. Выслушав соображения Рыжего относительно сложности создавшейся ситуации в том именно смысле, что по тюрьме он покамест еще не скучает, но работа для него и унизительна, и утомительна, а если еще взять в соображение тот факт, что исчезли куда-то с лица земли почти все хоть мало-мальски стоящие ребята (не говоря уже о том, как охамели легавые, вплоть до дворников), то жить стало совершенно невозможно, Антон, не переставая щелкать, повел такую речь:

— Жених ты, конечно, никудышный — никакого шику. Да ты спать больно любишь. А то вот в воскресенье на толкучку сходил бы... Придешь туда, что-нибудь скупишь подешевле, а в разгар толкучки отдашь за настоящую цену. Много-мало, но прибыль будет. А ты все спишь...

Глаза Рыжего недобро сверкнули: Не нравилась ему, видимо, такая речь.

— Ты что, спекулянтом мне сделаться советуешь?! — спросил он,

— А кто такой, по-твоему, спекулянт? — не обижаясь, задал вопрос Антон. И тут же сообщил: — Регулятор, улучшающий на добровольных началах снабжение в городах. Разве справедливо, что молдаване в мае уже нюхают розы, а украинцы в июне лакомятся клубникой, когда ленинградцам в это же время не хватает витамина «С»? А спекулянт... В Ленинграде нет вишен? В Одессе нет кофточек? Пожалуйста! Будут доставлены своевременно. И получается, что спекулянт помогает людям. И государству от него польза: он денежки залежавшиеся в оборот вытягивает. А какую прибыль получает от него авиакомпания!

Антошка умолк. Марфа перестала терзать утку и с уважением выпучила глаза на своего супруга.

Взглянув на Рыжего, Серый догадался, что сейчас тот непременно скажет несколько чрезвычайных слов, и мысленно его одобрил. Однако Антон еще не все сказал:

— Доживи до весны, — он не поднимал глаза от тетрадки, — зацветут розы, поспеют вишни, провернешь пару операций, поможешь людям по части витаминов. Парень ты молодой, здоровый...

— Хорош гусь! — проворчал Рыжий, когда вышли от Антона. — «Доживи до весны»... Ему что? Скоро свинью зарежет. Мясо жрать будет, а мы, значит, весну ждать должны...

И он разразился ругательствами в адрес Антона.

— Он бы меня в два счета выгнал, — сказал Рыжий, — но боится.

Я ему еще несколько лет назад мозги вправил. А теперь ему и милиции вроде боязно, потому что не прописан я. Но и меня тоже.

Петро

В тот вечер рассчитывать на приличную постель Серому не приходилось: в залах ожидания не только лечь — сесть было негде. Скамейки, прилавки буфетов и «Союзпечати», подоконники — все было занято, в залах духота — не продохнуть. «А ведь раньше ты не был таким барчуком, —посмеивался над собой Серый, — раньше тебе любой товарный вагон хорош был. На чердаках чувствовал себя по-домашнему, на колокольне церковной, помнится, недурно переспал. Дровяными сараями не брезговал, а тут...»