Улыбка Моны Лизы - страница 37
Ники волновалась не зря. Когда она спустилась за Люком в холл, то через дверное стекло увидела Уилларда Дженкинса.
— Какого черта? — Брови Люка поползли вверх, и он открыл дверь. — Да?
Уиллард прокашлялся.
— Добрый день. Должно быть, ты не помнишь меня, Люк, я — Уиллард Дженкинс, мэр Дивайна.
— Я помню. Я помню всех в этом городе.
Глава десятая
Люк не мог поверить тому, что слышал.
Человек, сидящий в гостиной дедушки, ждал от пего помощи и денег для развития Дивайна!
Ни за что на свете!
— Извините, мэр, но мои деловые интересы сосредоточены исключительно в Чикаго, — заявил Люк, выслушав пышную речь Уилларда. — Я не вижу себя в роли инвестора этого города.
Мэр тяжело вздохнул.
— Мы только предложили. Я выложил все свои карты па стол. Если у тебя возникнет какая-то идея относительно нашей проблемы, свяжись со мной.
— Хорошо, как только меня осенит, я вам позвоню. Удачи вам, — сказал Люк, взяв визитную карточку мэра.
Если Ники и дедушку беспокоила судьба Дивайна, то его — нет! Ну ладно… на самом деле беспокоила.
Он думал о тех стариках в санатории и об их трудной жизни, о которой рассказала Ники. О даме с артритом — она когда-то преподавала фортепьяно и давала уроки игры на скрипке многим студентам, а теперь с трудом могла поставить бочонок на карту лото. Или о мужчине, который в войну летал на бомбардировщике, спасая мир. О женщине, которая воспитывала своих многочисленных детей с такой любовью и заботой.
Что они думали о судьбе их города?
Так или иначе, он знал, что они страдают, как и Ники, наблюдая, как их дом постепенно дряхлеет и разваливается.
Люка охватили сомнения.
— Послушайте, — неожиданно сказал он. — Я подумаю. Дивайн должен жить. — Интересно, он сам верил в то, что говорил?
— Спасибо, что уделил мне время, — сказал Уиллард.
Они обменялись рукопожатием, и Люк проводил мэра, затем посмотрел на дедушку — как в старые времена, когда ему был нужен совет старшего человека.
— Предполагаю, ты думаешь, что я должен помочь, — скорее заявил, чем спросил Люк.
— Только если ты сам хочешь.
— Мне нужно поговорить с Ники, — решил Люк.
— Меня это не удивляет, — пробормотал дедушка со слабой улыбкой. — Она в саду.
Ники слушала, как журчит вода в ручье, куда она опустила ноги, и с усилием пробовала сосредоточиться на этом таком успокаивающем и мирном звуке. А успокоиться ей не мешало. Она не должна была вмешиваться в дела Люка!
Люк сел рядом с нею и тоже опустил загорелые ноги в воду. Его лицо было непроницаемо. Ей хотелось спросить, но что-то останавливало ее.
Наконец Ники вздохнула, как перед прыжком в холодную воду, и сказала:
— Это я попросила прийти мэра.
Люк молчал, и она посмотрела на него.
— Люк?
— Я догадался.
— О…
Снова пауза.
— Гм… и что ты ему ответил?
Он вздохнул.
— Сначала я сказал «нет». Потом — «подумаю». Но моя жизнь теперь в Чикаго, не в Дивайне, Ники. Я не мог дождаться, когда уеду отсюда. И я не могу жить здесь. На каждом шагу — лишь неприятные воспоминания.
Разочарование и чувство вины охватили Ники.
— Это в тебе говорят старые обиды. Но представь: только ты можешь изменить здешнюю жизнь, — с отчаянием убеждала Ники. — Ты не можешь бросить этих людей. Тебе же дороги человеческие ценности. Или тебя интересует только прибыль?
— Ты не понимаешь!
— Не понимаю! — Ники знала, что слишком остро реагирует, но она на самом деле думала, что Люк захочет помочь. — Что тебя держит в Чикаго, чего нет в Дивайне? Деньги? Ты хочешь заработать на две жизни?
— Будь разумной, Ники. Что бы ты чувствовала на моем месте? Ты знаешь, через что я прошел.
— Это был несчастный случай — и все! — воскликнула она. — Признай, что ни ты, ни город в произошедшем не виноваты. Я знаю, ты никогда не сможешь играть в профессиональный футбол, как мечтал. Но ведь ты добился большего! — почти плача, воскликнула она.
— Ники…
— Ты до сих пор зол на всех.
— Я не зол, — упрямо сказал Люк.
— Зол! — прокричала Ники. — Ты бы никогда не поступил, как мэр сегодня. Он проглотил свою гордость и просил тебя о помощи, потому что он заботится о городе.
— О городе и о своей репутации мэра, — парировал он.
Ники вскочила на ноги, ее глаза пылали гневом и слезами: