Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] - страница 18

От кого этот мор пошел, и не поймешь. То ли снохам нашим не до детей стало — работа у всех, трудное это дело два воза везти, их тоже надо понять. То ли сыновья наши повинны: пьют, волю и разум теряючи, из веры у жен своих вышли, кормильцем семьи редкого назовешь. На своих гляжу, Аглаша вянет до времени: легко ли, аборт за абортом. Вася со своими дружками чуть с завода — перегляд начинается, шуточки, пол-литра, мол, дура: один одолеть не сумеешь, вдвоем очумеешь, а втроем — и душа обмыта, и не так начетисто, и видимость нормальная. Какое уж нормальная! Дома сегодня скандал, завтра свара… Аглаша на всю улицу голосит: выгоню, в алкогольный острог пропячу, на принудиловку.

Развода не миновать.

Сколько раз принималась я умолять Васю: брось ты пьяную ватажку свою, скрепись, не пей. Обещает, слово даст. Покрепится неделю-две, а там опять. На слово плюнет, на водку клюнет.

Разные они люди — Аглаша и Вася, никакой у них душевной близости. Чужие. Вася простодушный, добрый и безвольный, нет в нем твердой мужской основательности.

Аглаша расчетлива, себе на уме. По расчету и за Васю вышла. Гляжу, приходит с ним какая-то накудрявленная, держится настороженно, все высматривает и словно прикидывает что-то про себя. На лице Васи выражение влюбленное, глупое. «А это, говорит, невеста моя, Аглашей зовут, Аглаей Казимировной». — «Что же, говорю, совет да любовь». Сама с тоскливым предчувствием думаю: непростая, видать, хорошего не жди. Тогда же и показала себя Аглаша, только он ничего, ополоумевши, не замечал. Как-то вечером прибегает к нему, — зимой это было, — слышу, в прихожей воркуют. Выхожу. Вася хватается за шапку, накидывает пальто. Спрашиваю куда.

— Аглаша на «Кармен» идет, я провожу.

Та вкрадчиво подсказывает:

— И оттуда. Я боюсь одна. Общежитие у нас далеко.

— Билет-то, — говорю, — Вася вряд ли купит.

— Он так подождет. В фойе не холодно.

Мой половиком ей под ноги лечь готов.

— Подожду. Ты, мама, не волнуйся.

Ушли. Васе утром на лекции — он тогда на втором курсе политехнического учился. Аглаше, видно, все равно, что ему рано вставать. В театре ее подожди, в общежитие проводи, оттуда пешком шесть километров топай — какие за полночь трамваи! Разгоревалась я, обидно за Васю, не любит его эта лиса, не уважает. И как это он своего унижения не видит, гордости в нем нет. Решила: поеду, ворочу его.

Приезжаю. Слоняется он один по фойе, делает вид, что очень ему афиши интересны.

— Дежуришь? — говорю. — Холодище-то! Озяб, чай?

— Да нет.

— Антракты-то были?

— Один.

— Выходила к тебе… барыня-то твоя?

— Не важно.

— Нет, сынок, важно. — И давай увещать его, что нельзя ради Аглашиных прихотей посмешищем делаться, что так в старину только лакеи стаивали.

Уломала, поехали. Чем ближе к дому, тем Вася насупленнее. Ладно, думаю, пусть той, бессовестной, наука будет.

Ночью проснулась — дверь отперта, Васи нет. После признался: к самому концу спектакля поспел. Я ему прямо тогда сказала:

— Дорого тебе, сынок, унижение твое обойдется. Да и мне тоже. Смотри, не одуматься ли?

Не одумался.

Весной по неделе пропускал лекции у себя в институте: сидел в библиотеке и переписывал Аглаше дипломное сочинение, чертил разные схемы.

Сессию завалил. Из института отчислили. Поступил на завод. Мне бы только сказать: твое дело, сынок, а я все это как большое горе пережила.

— Не волнуйся, мама, — утешал меня Вася. — Не всем же учеными быть, кто-то должен и детали штамповать, без них ни одна машина не двинется. Вот я и штампую.

Часто слышу от него это «не волнуйся», а поводов для волнения все больше. То одна незадача у него, то другая, и каждая кровавым рубцом остается у меня на сердце. И все — оттого, что пить начал.

Аглаша посомневалась, выходить ли ей — с высшим образованием! — за рабочего. Расчет перевесил. Выйдет — от распределения увильнет, в городе останется. Отец у Васи человек на виду, хорошая квартира, своя «Волга»… Не нынче-завтра все это Васино будет, стало быть, ее. Вышла. Нам с Митей пришлось потесниться, одну комнату уступили молодым. Хлопоты с пропиской Аглаша взяла на себя и сделала это ловко и скоро. Приходит с домовой книгой и с наивным торжеством показывает ее нам.