Ундина - страница 5

На другое утро стало ясно, что ничего худого ей не сделалось, и я стал спрашивать, кто её родители и откуда она. В ответ мы услышали какую-то странную и сбивчивую историю. Должно быть, она была родом откуда-то издалека, ибо я не только за все эти пятнадцать лет не смог ничего разузнать об её родителях, но и сама-то она говорила, да и теперь порой говорит такие диковинные вещи, что впору думать, не свалилась ли она, чего доброго, с луны. Всё толкует о каких-то золотых дворцах с хрустальной крышей и ещё бог весть о чём. Самый вразумительный из её рассказов – это как она с матерью отправилась на прогулку по озеру, упала с лодки в воду, а пришла в себя уже только здесь, под деревьями, и тут-то, на весёлом бережку, сразу почувствовала себя как дома.

Ко всему этому у нас прибавилась ещё одна серьёзная забота.

То, что мы оставим её у себя и воспитаем найдёныша вместо нашей утонувшей дочурки, – это-то мы решили сразу. Но кто знает, крещена ли девочка? Сама она ничего не могла сказать об этом. То, что она сотворена во славу и на радость Господу, она знает, – так отвечала она нам много раз, – и всё, что делается во славу и на радость Господу, пусть сотворят и с нею.

Девочка рассказывала о себе диковинные вещи

Мы с женой рассудили так: ежели она не крещена, то нечего тянуть с этим, ну а ежели крещена, то маслом каши не испортишь, – в хороших вещах лучше сделать слишком много, чем слишком мало. И вот стали мы думать, какое бы ей выбрать имя покрасивее, ведь всё равно мы не знали, как нам её звать. Наконец решили, что лучше всего ей подойдёт Доротея – когда-то я слышал, что оно значит «дар Божий»; а ведь она и была нам послана в дар Господом, чтобы утешить нас в горе. Но она и слышать об этом не хотела и всё твердила, что родители звали её Ундиной; Ундиной она и хочет остаться. Ну а мне это имя казалось каким-то языческим, да и в святцах его нет; вот я и надумал посоветоваться со священником в городе. Тот тоже никогда не слыхал такого имени – Ундина. С трудом упросил я его отправиться со мной через заколдованный лес, чтобы совершить у нас в хижине обряд крещения. Малютка стояла перед нами такая прелестная в своём нарядном платьице, что сердце у священника растаяло, она так сумела подольститься к нему и тут же так забавно и мило упрямилась, что все доводы против имени Ундина разом вылетели у него из головы. Словом, так и окрестили мы её Ундиной, и во всё время обряда вела она себя благонравно и послушно, хотя обычно была шаловливой и непоседливой. Вот уж в чём жена права: хлебнули мы с ней лиха. Порассказать бы вам…

Рыцарь перебил рыбака, обратив его внимание на шум, как бы от мощных ударов волн о берег; он ещё раньше доносился сквозь речь старика; теперь же с возрастающей силой раздавался у самых окон хижины. Оба собеседника выскочили за дверь и при свете взошедшей луны увидели, что ручей, струившийся из леса, вышел из берегов и вода бешено несётся, увлекая в водовороте камни и древесные стволы. Словно разбуженная этим грохотом, буря прорвала густые тучи, мчавшиеся по небу; озеро ревело под ударами хлещущего ветра, деревья на косе содрогались от корней до самых верхушек и в изнеможении сгибались под бушующими волнами.

– Ундина! Боже милостивый, Ундина! – звали перепуганные мужчины. Но никто не отзывался, и тогда, уже ни о чём не думая, крича и зовя её, они бросились вон из хижины в разные стороны.

Чем дольше метался Хульдбранд в ночном мраке, так никого и не находя, тем большие смятение и тревога охватывали его. Мысль о том, что Ундина – всего лишь лесной дух, с новой силой овладела им. Уже и сама коса, и хижина, и её обитатели казались ему сейчас, среди завывания волн и ветра, среди полностью преобразившейся, ещё недавно столь мирной местности, обманчиво дразнящим наваждением; но издалека по-прежнему сквозь грохот бури доносились тревожные крики рыбака, звавшего Ундину, и громкие молитвы и пение старухи. Наконец, вплотную подойдя к разлившемуся ручью, он увидел, что тот стремит свой необузданный бег наперерез таинственному лесу и коса тем самым превратилась в остров. «Боже милостивый! – подумал он. – Что, если Ундина отважилась сделать хоть шаг в этом страшном лесу, быть может, в своём смешном упрямстве, именно потому, что я не захотел рассказывать ей о нём, – а тут поток отрезал её, и она плачет одна-одинёшенька там, среди этой нечисти!» Крик ужаса вырвался у него, он стал спускаться к бурлящему потоку, цепляясь за камни и поваленные деревья, чтобы перебраться через него вброд или вплавь и броситься на поиски пропавшей девушки. Ему мерещилось, правда, всё жуткое и диковинное, что видел он ещё днём под этими стонущими и скрипящими ветвями; в особенности же высокий белый человек на другом берегу, – теперь он сразу узнал его, – ухмылявшийся и непрестанно кивавший головой. Но именно эти зловещие видения с силой погнали его вперёд, как только представилась ему Ундина, совсем одна среди них, объятая смертельным ужасом. Он уже схватил было толстый сосновый сук и, опершись на него, ступил в середину потока, пытаясь удержаться на ногах; с твёрдой решимостью он шагнул глубже, как вдруг рядом с ним раздался мелодичный голосок: