Уничтожить Париж - страница 28

И какое-то время я жил по-другому. Война продолжалась без меня, и мы с ней вполне обходились друг без друга. Танки грохотали под окнами, и я не обращал на них ни малейшего внимания. Мои друзья в деревне пили, бранились, играли в карты, и я совершенно о них не думал. Кофе остывал в кофейнике и, наконец, остыл совсем.

Интересно, сколько часов мы смогли урвать у мрачного круга смерти и разрушений? Один, от силы два. Никак не больше. Но этого было достаточно, чтобы вкусить жизни, отличной от той, какую я был вынужден вести; достаточно, чтобы возмутить меня, когда наш сладкий полусон прервал стук сапогами и кулаками в дверь. Я обнаружил, что на ведущей из деревни дороге стоит шум, хотя только что она была спокойной, тихой. Услышал крики и брань, визг тормозов и лязг танковых гусениц, топот тяжелых сапог по гравию, грубые, выкрикивающие команды голоса.

Мы сели, она бросила мне мою рубашку и натянула простыню до подбородка. Тому, кто находился у двери, надоело стучать. Послышался треск, затем тяжелые шаги. К нам вломился Порта, лицо его было красным, негодующим.

— Так вот ты где? Что ты задумал? Я повсюду ищу тебя, тупой болван!

— Пошел отсюда, — сказал я. — Исчезни, смойся, проваливай! Ты не нужен нам. Поищи кого-то другого для своих шуточек.

Порта шагнул вперед, поднял с пола мою одежду и швырнул мне.

— Натягивай на себя, и поживей! Я пришел не шутить, приятель — когда наступают янки, не до шуток!

Я разобрал кучу барахла и уставился на него.

— Откуда они движутся?

— Черт его знает! Да и не все ли равно? Янки наступают, разве этого недостаточно? Они наступают, мы отступаем…

Он повернулся к Жаклин и изобразил ей гротескную пародию на обворожительную улыбку: губы его растянулись, обнажив десны, зуб его поблескивал, будто клык однозубого вампира.

— Извини, дорогуша. Терпеть не могу портить кому-то удовольствие, но, как я уже сказал, наступают янки. Если будешь вести себя правильно, скоро найдешь ему замену.

Он подошел к столу, поднял кофейник и глубоко сунул туда длинный нос. Когда тот, наконец, вынырнул наружу, ноздри его возбужденно раздувались.

— Кофе! — произнес Порта сдавленным голосом. Вылил его в рот, хоть и холодный, потом щелкнул мне пальцами.

— Если не поторопишься, приятель, тебя обвинят в дезертирстве. Все остальные уже снялись с места. Мы отходим последними… Малыш, кстати, зол, как черт, я оставил его носящимся по деревне с диким рыком… Лейтенанта стащили с лазаретной койки, сказали, что, если немедленно не поправится, пойдет под трибунал, а фельдфебель Манн — знаешь фельдфебеля Манна? — когда к нему пришли, заперся в сортире и застрелился… Да, а обер-ефрейтор Герт дал деру. Ничего удивительного. Он всегда был тупым ослом.

— Его ищут и часа через два найдут — даже раньше. Не думаю…

Во время непрерывного потока слов Порты я торопливо натягивал одежду. Жаклин внезапно бросилась ко мне, обняла и расплакалась, перебив Порту с его последними, жизненно важными сообщениями.

— Свен! Не уходи! Продолжать сражаться — это безумие. Мы все понимаем, что вы проиграли войну… Останься, я тебя спрячу! Пожалуйста, Свен!

— Не могу, — ответил я. — Я уже объяснил. Предаваться мечтам время от времени не вредно, но нельзя путать их с действительностью.

— Действительность? Что такое действительность? — спросила она, обливаясь слезами. — Кровь, грязь, жестокость и смерть за дело, в которое ты не веришь?

— Да, — ответил я.

Порта, ковырявший в ухе задним концом чайной ложечки, бросил ее на стол и взглянул на меня в искреннем недоумении.

— Чего она выплакивает глаза? У нее есть дом, совершенно целый, так ведь? Достаточно жратвы, достаточно денег, чтобы покупать кофе на черном рынке? — Он с презрением плюнул. — Аж зло берет. Ей надо быть довольной тем, что есть, как думаешь?

— Заткнись или убирайся! — отрывисто сказал я.

Я повернулся к Жаклин, но она отказалась сказать мне «до свидания». Потом вышел, не оглядываясь, с мыслью, что мечты могли бы иногда иметь более приятный конец, но проливать слез по этому поводу не собирался.

Рота уже построилась на деревенской площади, и проскочить незаметно на свое место было невозможно. Генерал-майор Мерсель