«Упрямец» и другие рассказы - страница 26

Увлеченный другой женщиной, отец мой бежал в чужие края. Мы остались с мамой одни; мне было семь лет, братишке — четыре.

Прошло время — наша мать справилась со своим горем, храбро взглянула в лицо миру зла и страданий и сама вовлекла нас в борьбу с этим миром. Но в то время от унижения, от страха за нас, от стыда перед людьми и от каких-то своих, женских, непонятных мне терзаний, о которых я только догадывался, она изнемогла.

В первый же день, когда она узнала о бегстве нашего отца, ее лицо покрылось красными пятнами. Скоро они превратились в пузырьки, из пузырьков стала сочиться какая-то желтая жидкость…

Наступал сочельник, старинный праздник пылающего очага и обильной, веселой трапезы в семейном кругу, а нам нечего было есть и нечем было протопить печку. Старый домишко, в который мы перебрались после того, как отец продал наш хороший дом, стоял со времен турок. Доски на потолке рассохлись и были источены червями, оконные рамы совсем прогнили.

В подвале, под комнаткой, в которой мы жили, оставался только большой суковатый чурбан. Мы не сожгли его лишь потому, что ни мама, ни я — мужчина в доме! — не могли его расколоть нашим зазубренным, хлипким топором.

А с остекленелого декабрьского неба и с нависших над городом, оскалившихся, как окаменевшие чудовища, горных вершин, налетал жестокий, лютый, злой мороз.

Он пробирался через заткнутые бумажками щели в гнилых рамах, дул с потолка, проникал из подвала сквозь половицы. Мы коченели от холода, как только вставали с постели. Помню, даже глаза у меня мерзли!

Мама велела нам лежать спокойно под одеялом — к обеду приедет дядя, мамин брат, с возом из деревни. Он привезет нам и муки, и дров, и брынзы, и сала…

Но обеденное время пришло и ушло, проползло еще несколько долгих часов, а перед нашим домом не остановилась ни одна телега.

Тогда мама, собрав последние силы, поднялась с постели, оделась, закрыла свое больное лицо шерстяной шалью и куда-то пошла.

Семь лет — это немало для ребенка, чтобы понять, как бессмысленно просить еды и тепла, когда в доме нет ни хлеба, ни дров. Но братишке было только четыре, и он, глупенький, хныкал:

— Бате[11]… я есть хочу… Затопи печку, бате…

Я действительно был «бате» — на целых три года старше его. Вполне естественно, что за помощью он обращался ко мне.

Но как ему помочь?

Даже воды я не мог ему дать, потому что и она замерзла в кувшине. Хоть бы согреть его!

Я не послушался мамы и встал. Надел пальтишко, войлочные шлепанцы и спустился в подвал.

Какую страшную силу я почувствовал в себе, когда взял в руки наш тупой топор. В миг я превратился и в младенца-богатыря Крали Марко и в того мальчика-голопузика, что сметал одним взмахом по триста черных янычар…

Я широко расставил ноги, занес над плечом свой топор так, как заносил молнию-саблю сам Крали Марко, и обрушил его на темя чурбана.

Но топор не врезался в него, даже не зацепился, а бессильно шлепнулся на пол.

Снова напряг я свои богатырские мускулы, ударил во второй раз, ударил в третий — ни одна щепка не отскочила. Только пальцы мои совсем окоченели.

В подвале было полутемно — я прикрыл дверь, чтобы не было так холодно. И вдруг мне показалось, что чурбан вовсе не чурбан, а страшный колдун с оскаленными зубами. Он может подпрыгнуть, схватить меня и задушить своими сучьями.

Я убежал из подвала, дрожа и от холода и от страха; не раздеваясь, юркнул под одеяло и укрылся с головой.

Братишка плакал.

— Молчи, Вичо, молчи, — повторял я, глотая в темноте под одеялом слезы: только бы он не догадался, что и я плачу.

Вот в эти-то именно минуты, в первый раз в жизни, я понял таинственную силу сказки.

Чтобы хоть как-нибудь занять малыша, я поневоле стал рассказывать ему сказку. Свою первую сказку.

— Молчи, Вичо! Послушай лучше, что я тебе расскажу… Хочешь — про деда-мороза? Дед-мороз — это такой старик. У него длинная-длинная седая борода. Ужасно длинная. Он обертывает ее вокруг шеи, чтобы не наступать на нее, когда он идет. Она его греет, как шарф. У него есть санки и олени. Быстрые олени. И у каждого оленя — колокольчик. Олени бегут, а колокольчики звенят… дзинь-дзинь-тириллинь, дзинь-дзинь-дзинь-тириллинь. А санки у деда-мороза полным-полны всякой всячиной. Чего там только нет: игрушки для детей…