«Упрямец» и другие рассказы - страница 33

Смех подбивал его слова бархатными подушечками, и они падали мягко и звучно.

— Но и вы, милая барышня, неверно судите, — продолжал он нанизывать один на другой свои советы. — То, правда, не со зла, а от ограниченности представлений о жизни. У-ух! — поджал он губы. — Жизнь — море неохватное. Утонуть надо в нем, далеко под воду уйти, чтобы изведать хотя бы частицу тайны его глубин. Вам того не желаю. Порхайте, милая барышня, всегда меж землей и небом. Вот и моя жена, как вы, была красавица… Наивность! — захотелось ей узнать, что там, на дне, — нырнула и не выплыла. Вот как!

Губы его по-прежнему были полураскрыты, словно для улыбки, но уже не радость — горечь разливалась по лицу.

— Вот вы смеетесь надо мной — «благодетель»! А знаете ли вы, что сам Христос только на примере смог объяснить, что такое благодеяние? Помните евангельскую притчу о вдове? Денежку имела — денежку дала. Но дала все — запомните! А богатый кинул горсть монет, но лишь частицу всего. Компрене ву?

Девушка уже не смеялась, она смотрела на незнакомца широко раскрытыми от удивления глазами.

— А вы, в сущности, очень разумно говорите! — с детской непосредственностью призналась она.

— Слава богу, прислушались, — снова улыбнулся наш спутник. — Разумно говорить — не так уж трудно. Куда труднее уметь слушать. Ох, от каких только бед не избавились бы люди, умей они лучше слушать! И не только слова. Не мешает порой прислушаться к пению птиц и шелесту листьев. Прислушается человек и задумается. Вот, пожалуйста: прислушался господин, — он показал на меня, — прислушался и задумался. А ведь пять минут назад вы все готовы были за окно меня вышвырнуть.

— Ах, что вы!.. Что вы!.. — запротестовали мы одновременно со студенткой.

— Не отрицайте! — остановил он нас движением руки. — Истина существует независимо от того, видим мы ее или не видим, хотим признать ее или умалчиваем о ней. Сейчас вы уже не откажетесь от моих сигарет?

— С превеликим удовольствием, — сдался я первым.

— Позвольте и мне, — протянула руку девушка, закинув роман Пшибышевского в сетку над головой.

— Все, все закурим сигарету мира, — подносил наш спутник всем по очереди свою коробку. — Пожалуйста, и вы, дорогой защитник бункера.

Портной криво улыбнулся, однако сигарету взял.

Закурили.

— Первая общая сигарета — самый короткий мост между двумя незнакомцами, — продолжал сыпать свои простодушные сентенции наш собеседник. — Вот и мы с вами, можно считать, уж побратались, а еще не знакомы. Очень приятно! — протянул он вдруг каждому из нас свою руку. — Кле́чков. Моя фамилия Клечков. Смешная, не правда ли? Но по всему русенскому краю меня знают просто как Игната. Вот и гадаю я, какую себе заказать надпись на могилу. Игнат Клечков? А может, лучше просто: Игнат — Утешитель живых за счет умерших?

И он рассмеялся тихим гортанным смехом.

— Все, кто пройдет мимо моей могилы, будут дивиться надписи, как и вы дивитесь сейчас моему рассуждению: откуда он только взялся, думаете небось, этот помешанный?

— Нет, вы не помешанный, — возразила студентка, не отрывая глаз от губ на загорелом лице. — Но вас надо очень внимательно слушать. Вы настоящий философ.

— Ну что вы! — вскинул голову Игнат. — Я не философ, я фотограф. Самый обыкновенный, увеличиваю портреты. Делаю некрасивое красивым, отвратительное — милым. Лицо несимпатичное превращаю в артистичное. Был у меня помощник… Поэт! Только рифмами разговаривал. Работаем мы по селам, работаем преимущественно с мертвыми — сообразно со смертью. Скажем — дитятко у родителей, не нарадуются на него. Да смерть ведь любит их, бедняжек: как развоюется в доме — люди и опомниться не успеют, она уж схватила ребеночка и унесла. Да… Вот тогда-то, в последний момент, вспоминают о нашем искусстве. И позовут какого-нибудь неуча — сельского любителя сфотографировать ребеночка. Но ведь у бедняги ни химикалий нет, ни знать он не знает, как эта тонкая работа делается. Ему и во сне не снилось, что фотография — это самый верный путь к бессмертию… Да, да. Лишь после смерти становится ясным все значение нашего увеличительного дела. Иду я или кто-нибудь из моих агентов селом. Платим, чтобы ударили в барабан, или какой-нибудь кметов портрет беремся увеличить бесплатно. Собираются несчастные родители. Вот, говорят, снимок нашего ребеночка. Иванчо звали. Увеличь его, а то нет у нас никакой другой о нем памяти. И пойдут рассказывать, как разболелось дитятко и как померло. Гляжу я на желтую карточку: вместо личика — светлое пятнышко, а все остальное — сплошные мутные разводы.