Уравнение Куфу

стр.
Он приходит обычно ночью,
Не спросив, открывает дверь.
Кто увидит его воочию,
Понимает, что это Зверь.
Он садится напротив в кресло,
Ногу на ногу положив.
И в душе вдруг становится тесно:
То ли мертвый я, то ли жив.
Он не спросит ни ранга, ни имени,
Все известно ему наперед
Я из рук сигарету выронил,
Вот и мой наступил черед…
Он ее мановением взгляда
Докурил, а дым в потолок.
"Успокойся – не улица Вязов,
Значит, Мальборо куришь, сынок.
Я не стану тянуть твои жилы
И наматывать на рукав.
Мне приятней слова твои лживые:
Жизнь прекрасна, I LOVE, YOU I LOVE.
Ты семь лет почти шел к своей цели
И пытался убить меня,
Только звуки моей свирели
Зачастую пьянили тебя.
Ты не раз спотыкался и падал,
Поднимался и снова шел.
Я тебе говорил: "Не надо!".
Ты ж в ответ – "На три буквы пошел!".
Мы друг другу поднадоели.
Может, выбросить белый флаг?
Я не стану, как тот Сальери,
В твой мартини подкидывать яд.
Это слишком старо и наивно,
Да и метод теперь иной.
Согласись, что сейчас эффективней
Заключить договор небольшой.
Ты убьешь меня сию минуту.
Вот кинжал. Где там библия, крест?
Успокойся и будь что будет…
Принимай все как божий перст.
И тогда будешь ты, как сыр в масле,
Плыть по жизни, не зная невзгод.
Будет сладко тебе и счастье
Никогда не покинет твой род.
Но запомни, как жизнь твоя минет,
Загляни в глубину души.
Без меня твое сердце остынет,
Без меня ты уже и не ты.
Ты не будешь таким, как прежде,
Все слова твои ложь и фальшь,
Даже вера, любовь и надежда
Не сыграют прощальный марш.
Все что было с тобой – уроки,
Все что будет – пороги судьбы.
Главное – береги в тепле ноги
И не пей ты сырой воды".
Я заглянул ЗВЕРЮ в очи
И принял из рук кинжал.
Душа спокойствия просит,
А, значит, близок финал.
Предо мною открыта дорога,
Только плата моя – душа.
Но я лучше пройду свои годы
Как-нибудь сам, не спеша.
Раиль Шариф

События, описанные в этой книге, являются художественным вымыслом. Упоминаемые в ней имена и названия – плод авторского воображения. Все совпадения с реальными географическими названиями и именами людей, ныне здравствующих и покойных, случайны.

Пролог

Археолог Мишель Арно поежился от холода и повернулся. Всматриваясь в темноту, он пытался разглядеть на линии горизонта силуэт подсвеченной прожекторами пирамиды. Затем развернулся на 180 градусов и посмотрел в небо. Теперь его взгляд был направлен в точку восхода солнца. Томные всполохи надвигающегося рассвета, заставили Мишеля Арно прибавить шаг.

Ровно двенадцать тысяч шагов от главного входа пирамиды, размышлял Мишель Арно, мысленно подсчитывая пройденные шаги. Одиннадцать тысяч девятьсот пятьдесят два. Пятьдесят три. Пятьдесят четыре. И ведь ни метров, ни футов. А именно шагов. Ни сворачивая ни на йоту ни влево, ни вправо, пятьдесят девять. Странные бывают сны. И зачем мне это надо?

Кутаясь в теплую замшевую куртку, он прибавил шаг.

Только бы успеть к восходу Сириуса. Одиннадцать тысяч девятьсот семьдесят три. Семьдесят четыре. Семьдесят пять.

Остановившись, Мишель Арно болезненно взялся за сердце.

В мои годы пускаться в такие аферы просто немыслимо. Потерпи немного. Какого же будет выражение твоего лица, когда ты поймешь, что это был только сон. И не более того.

Археолог пошарил в карманах и, вынув валидол, подложил его под язык.

Вперед, старик!

Временами ему казалось, что он сбился с пути и, сверяясь по стрелке на компасе, шел вперед. Странное чувство надвигавшейся тайны, точно перебродившее вино, пьянило и возбуждало.

Девяносто семь, девяносто восемь, девяносто девять. Мишель Арно остановился, не решаясь сделать последний шаг, словно за этой чертой открывались секреты Вселенной.

Он вскинул голову и поймал взглядом вздымающееся над горизонтом солнце. Его первые лучи стали оттеснять вглубь пустыни темноту. Слева от солнца поднималась одна из самых величественных для египтян звезда – Сириус.

Двенадцать тысяч, мысленно произнес Мишель Арно, делая последний шаг.

Мишель Арно вспомнил строки из сновидения:

«Двенадцать тысяч шагов от главного входа храма. Сириус воссияет и смешает свой свет с лучами Ра. Жди».

Археолог ждал, но ничего не происходило. Единственным свидетелем его замешательства был утренний вихрь. Подняв в воздух тысячи песчинок, точно молочный щенок, он играл с кустом перекати-поле.