Урок кириллицы - страница 25
— Да, — кивнул я, — с ней. Идемте, я вас познакомлю.
Мы сделали несколько шагов навстречу Ане, и я уже чуть было не сказал ей: «Привет! Познакомься — это отец Мирослав Занозин, он мне помог сегодня разобраться в некоторых сложных вопросах», — как какая-то внезапная сила заткнула мне рот тугим комком пыльного воздуха, по ушам ударила волна близкого грома, я увидел, как под одной из стоявших вокруг памятника скамеек мгновенно вспух кроваво-золотой куст взрыва, полетели вокруг обломки досок, камни, обрывки чьей-то одежды и подброшенные взрывной волной тела гулявших. Взвизгнув от удара о камень, один из осколков чиркнул по постаменту памятника и, звякнув где-то в стороне об асфальт, от него отлетела отсеченная (брошенная на сувенир поколению «П»?) первая буква фамилии поэта.
«Это же неправильно! — тотчас вспыхнула в моей голове нелепая, кричаще-паническая мысль. — Он же не Ушкин, он — Пушкин! Надо объяснить это всем, надо сказать об этом Анечке и отцу Мирославу, надо немедленно…»
Но вокруг вдруг сделалось совершенно темно, голова моя метнулась от меня куда-то в сторону и, едва поспевая за ней, я полетел вместе с пыльным вихрем и подброшенными взрывом предметами в черную бездну беспамятства.
Сколько оно продлилось, я не знаю, но, судя по тому, что за это время к месту теракта успели приехать спасатели и милиция, я провалялся в обмороке минут пятнадцать, а то и больше.
— …Давай, давай, поднимай его, бери за ноги, — наконец-то пробился ко мне голос извне и, разлепив на мгновение веки, я увидел склоненных над собой людей в форме МЧС, которые пытались поднять меня и уложить на стоящие рядом носилки.
— Я сам, сам, — пробормотал я, чувствуя, что мои руки и ноги находятся на месте и, кажется, слушаются меня.
— Сам? — переспросил один из склонявшихся ко мне. — Сможешь? Тогда давай… вот в этот автобус, — и повернул меня лицом к стоявшему поблизости автобусу с распахнутыми дверцами.
Держась рукой за распухший лоб, я, покачиваясь и почти ничего не видя перед собой из-за отяжелевших, не поднимающихся век, добрел до дверей автобуса и, подхваченный чьими-то сильными руками, поднялся в салон и сел на ближайшее сидение, спиной к водителю. Кто-то сразу же сунул мне в нос противно пахнущую нашатырем ватку и принялся обрабатывать влажным тампоном горящий лоб.
Я попытался вторично открыть глаза и увидел перед собой озабоченную пожилую докторшу.
— Ничего, ничего, — сказала она, увидев, что я очухался. — Все будет хорошо, ничего страшного не случилось, тебя просто ударило по голове вырванной из скамейки доской. Лоб, конечно, ещё поболит, и синяк может разойтись на лицо, но сотрясения вроде бы нет…
— Вот это, бля, баклажан в натуре! — раздался вдруг не вяжущийся к ситуации момента жизнерадостный пьяный голос и, скосив глаза, я увидел поднимающегося с заднего сидения алкаша, по-видимому, посаженного где-то ранее в автобус да так и оставшегося в нем, когда поступил срочный сигнал ехать к Пушкинской площади. — О! И батюшку замели! Ну дают! — изумленно хохотнул он и, переведя взгляд на дверь, я увидел, как, бережно поддерживая за плечи Анюту, в автобусе появился отец Мирослав.
Наложив мне на лоб холодный мокрый компресс, врач метнулась к ним и захлопотала над Анечкой.
— Ничего, ничего, — услышал я знакомое приговаривание. — Всё будет хорошо. До свадьбы, как говорится, заживет…
Минут через пять автобус был набит уже до отказа, сверх того в него влезли человек пять омоновцев с короткоствольными автоматами и, окатывая стоящую вокруг толпу разбрасываемыми мигалкой волнами синего света, он отчалил от тротуара и повез нас вниз по Тверской улице. Скоро нас пару раз тряхнуло, как бывает при въезде на бордюр, и сделав пару кругов и поворотов, автобус остановился.
— Выходим по одному! — громко предупредил старший из омоновцев, когда открылись двери. — Резких движений не делать. Шаг вправо, шаг влево считается попыткой к бегству!
«Ему еще, блин, до шуток», — подумал я, морщась от боли и выбираясь наружу.
Но он не шутил. От подножки автобуса и вплоть до открытой двери отделения милиции (а это было именно оно, а не больница, как я подумал сначала) стоял живой коридор из выстроившихся в два ряда милиционеров, по которому мы и проследовали внутрь здания. Там у нас изъяли находившиеся в карманах вещи и документы, а затем всех, кроме отца Мирослава и Анечки, посадили в огромную клетку, отделенную от общего помещения стальной решеткой, и приступили к выяснению личностей.