Уроки ирокезского - страница 18

Потом-то приехали. Сначала – пятеро – и тут же печь-плиту поставили, навес над столом, лавки – это где потом рабочие со стройки снедать будут. А под конец – привезли целую телегу чугунов, кастрюль, сковород… тарелок и ложек несчитано. Два самовара еще – а потом сказали, чтоб Евдокия посуду берегла словно свою, потому как стройка закончится – и вся посуда ей останется…

Потом-то кухарить пришлось от зари до зари, но зато и сама она, и дети от пуза ели: морской старик-то отдельно приказал им при кухне кормиться и "ни в чем себе не отказывать". И еще "не отказывать" Димке Гаврилову, который вовсе на стройке и не работал, и Кузьке сухорукому с племянниками, и Дьяченкам – детям только, Павле и меньшим ее братьям – щей да каши лить сколько съедят… А на резонный вопрос "с чего бы это" старый моряк сказал, что "внук так желает".

Внука этого Евдокия Петровна до конца строительства так и не повидала. Да и после, когда в новый домище приехали сразу жить очень много людей – тоже. Дуня специально спросила у тетки, что постарше – она оказалась "домоправительницей", вроде главной прислуги. И та сказала, что внук этот куда-то в заграницы уехал.

Правда, теперь про Димку-соседа понятно стало: внук-то оказался тем молнией убитым барином, которого Димка на повозке землемера в город доставил – и он же "писателем", что по весне им лошадь подарил. Но с прочими только чуднее все стало: Димка говорил, что барина он в жизни никогда раньше не видал, и с ним и не разговаривал даже: тот как вусмерть убитый на санках валялся. И потому откуда сей внук всех в имена и фамилии знал, было уму непостижимо. А у хозяина – урядник сказал, что капитан он, и вообще полковник – Дуня спрашивать забоялась.

Работы стало еще больше, правда рязановских детишек кормить барин велел за работу, но и ежели кто младших сестер-братьев приведет, тоже велел не обделять. Приводили, понятное дело, все, и за коровой ухаживать стало совсем некогда. Ну да без ухода та всяко не осталась: с Дуниного согласия поставили ей хлев новый, и еще коров подкупили хозяева с десяток, так что нынче пятеро девиц рязановских всех их вместе обиходили.

Но когда внук этот из-за заграниц вернулся, все только чуднее стало: на второй же день он сам к Евдокии Петровне пришел и нанял ее еще и на работу помогать домоправительнице этой еду готовить. Сказал "пироги – это, конечно, прекрасно, но иной раз и борща душа просит". Жалование предложил… в слободе, небось, никто про столько и не слыхал. Но условие поставил опять Дуню удивившее:

– Оля, понятно, у нас вместе со всеми столоваться будет, как и ты. И будет вместе с моими мелкими учиться – им так интереснее будет. А вот Коля… он в Царицыне жить пока будет и в школу ходить. За мой счет, конечно, и ты не бойся: сыт будет, одет, обут. А выучится – станет капитаном на Волге, это точно обещаю.

Коля нынче в четырехклассном обучается, на воскресенья приезжает – барин-барином: в шинельке, башмаках новых, мундир на него отдельно пошитый. И кормят его там, в городе, говорит, тоже до отвала.

Да и Оленька вся словно барышня какая: Дарья Федоровна ей и платья новые пошила, и исподнее хитрое. И самой Дуне – тоже: мол, негоже в приличном доме в крестьянском шастать…

Совсем счастливая жизнь настала. Только одного Евдокия Петровна так и не смогла понять: почему?

Три тысячи – это сумма, достаточная для того, чтобы приступить к строительству небольшого домика в деревне. В Ерзовке, конечно – там мне все было знакомо, да и Димку не отблагодарить было бы вовсе недостойно. Когда я в очередной раз тут "проявился", то именно он вез меня – на одноместных санках Федулкина – простояв двадцать верст дороги на крошечном "багажнике" экипажа. Мчась при этом более чем быстро, упал бы – так сам бы разбился насмерть. Опять же Оленька, Колька, Дуня, Кузька с племянниками – я им всем крепко еще "в прошлой жизни" задолжал.

На строительство я подрядил Федора Чернова, правда пришлось довольно долго объяснять что же я желаю получить и почему. Параллельно занимаясь "стрижкой купонов" с прошедшей книжной презентации.