Уроки минувшего - страница 20

А меня не оставляет воспоминание о нашем летнем разго­воре и ее предчувствии кончины. Когда я работал над книгой, Мария в одном из писем рассказала об истории, которая про­лила свет на некоторые загадки. Я знал, что отец Вали с ними не живет и алиментов не платит. Мария же сама слы­шала, как некоторые «бдительные» педагоги упрекали дирек­тора школы в том, что он пригрел в школе члена семьи врага народа. Имелась в виду Мария Андреевна, мать Вали. А если это так и если Валентина знала об этом, тогда все становится понятным. Ее тревоги, ее метания, ее конфликтность с миром, ее мрачные предчувствия.

В апреле провожали многих девчат, в том числе Марию в противовоздушные войска. В клубе отъезжающим устроили торжественные проводы. Девчонки, выступая, клялись уме­реть за Родину. Лишь Мария сказала, что обязательно вер­нется, чтобы увидеть нас всех! Присутствовавший на прово­дах генерал-полковник Ока Городовиков пожал Марии руку и сказал: я верю, вы вернетесь! Еще раньше в армию ушел Николай Козлов. А я без раскачки включился в работу политотдела МТС. Мне передали директорского жеребца по кличке «Цыган», и я закружился по колхозам и тракторным отрядам. На тракторы садилась совсем зеленая молодежь, только что окончившая курсы трактористов. У всех было не­мало проблем, особенно связанных с запасными частями, ре­монтом машин. По дороге из Семичного в Верхнюю Васильевку заехал на молочно-товарную ферму, где заведующей была симпатичная молодая женщина Валя. Здесь состоялся интересный разговор о первомайском приказе Сталина, в ко­тором речь шла о том, чтобы сделать 42-й год годом окон­чательного разгрома немецко-фашистских войск и освобож­дения советской земли. Автор приказа, видимо, рассчитывал на то, что он вдохновит сограждан столь оптимистическим заявлением. Доярки сомневались на этот счет: пропустить немца за год до Дона можно, а вот изгнать за полгода — это вряд ли... В свои 19 лет я понимал, что мне критиковать товарища Сталина не положено, но и не прислушаться к здравому голосу женщин было невозможно. Поэтому мне ос­тавалось сказать: посмотрим.

В июне на очередной районной комсомольской конферен­ции меня вновь избирают членом райкома комсомола, а на пленуме райкома — членом бюро и заместителем секретаря райкома комсомола. Это меняет во многом мои занятия сразу же, так как мне чаще приходится бывать в райкоме, и даже определит будущее, о чем я, конечно, не думал и не догады­вался. А тем временем, пока район втягивался в уборку, немцы развернули наступление на Сталинград. 16 и 28 июля Котельниково было подвергнуто сильным бомбовым ударам. Во второй раз были разрушены железнодорожная станция, депо, многие жилые дома, пострадала усадьба МТС. Когда бросали бомбы на МТС, все руководство станции находилось в самом эпицентре бомбежки. А в промежутках между этими бомбежками мое положение и мои ближайшие перспективы сильно изменились.

25 июля меня пригласили в райком ВЛКСМ, со мной бе­седовал представитель ЦК комсомола Степанцов. Было реше­но, что я остаюсь в Котельниково для подпольной работы в качестве секретаря комсомольской организации. За два с не­большим дня я превратился в нелегала, с обязательной стро­гой конспирацией и соответствующими обязанностями. По­полнять состав членов организации строго запрещалось, как я понял позже, наша группа считалась подпольным комитетом комсомола. Общее направление — подрывная работа и раз­ведка по заданию обкома комсомола и партизанского отряда.

В один из этих дней я решил проехать в Верхнюю Васильевку — самый южный колхоз района и посмотреть, как идет уборка. Побывал на полях, побеседовал с ребятами, уборка в разгаре, но настроение, вижу, мрачноватое. Когда собрался уезжать, один знакомый тракторист на ухо сообщил, что сегодня на рассвете в хуторе побывала немецкая разведка. Немцы разговорились с бабами, интересовались, есть ли в ху­торе русские солдаты. Уговаривать меня долго не пришлось. Никогда Цыган не бежал так резво домой, как на этот раз.

Надо было уходить в подполье, но была у меня одна обязанность, уклониться от которой я никак не мог. К этому времени наш аэродром превратился в передовую площадку для боевых вылетов нашей авиации. Это требовало большого расхода пулеметных лент. Аэродромное начальство постоянно просило присылать помощников для набивки пулеметных лент патронами. Ежедневно приходилось находить новых и новых ребят (девушки не годились), потому что от этой ра­боты болели пальцы да и страшновато стало под бомбежками. Были и другие дела. Надо было определять время ухода из Котельниково. Посоветовавшись с первым секретарем райко­ма партии Стаховичем, я решил на первое время уйти в хутор Антонов, чтобы переждать подвижки фронта, разведать обста­новку и вернуться домой. Однако было трудно определить, где немец и когда надо уходить. Приходилось руководство­ваться чутьем. И вот, когда улицы опустели, в служебных зда­ниях никого не стало, а налеты авиации противника несколь­ко даже усилились, я решил: пора!