Уроки переносятся на завтра - страница 12

стр.

— У погранцов выменял, — пояснил он, заметив Серегино любопытство. — В поезде.

Он взял гитару, погладил её и тронул бережно струны:


Уезжают в родные края
дембеля, дембеля, дембеля…
И куда ни взгляни,
в эти майские дни
всюду пьяные ходят они…

Голос его слегка огрубел, но в нём по-прежнему узнавался тот самый жалостливый тембр, который сводил с ума десятиклассниц. Серега подпевал там, где помнил слова. Вместе у них получалось, как всегда, неплохо.

— А про десантников слышал? — спросил Толян, когда закончил первую песню и, не дожидаясь ответа, приступил к исполнению второй.

Композиция оказалась для Сереги новинкой. Сюжет её сводился к тому, что голубые береты, летевшие куда-то на самолёте, получили приказ прыгать с парашютами. И всё бы хорошо, но у одного бедолаги он не раскрылся — то ли по недосмотру, то ли враги стропы подпилили. В общем, встретился он с землёй на полной скорости и от этого мгновенно погиб. Сослуживцы похоронили его и поклялись на могиле, что отомстят.

— А про цинковые гробы знаешь? — продолжал Толян.

Они спели ещё и эту. Там вообще были мраки. Такое ощущение, что автор вёл репортаж из морга с петлёй на шее. Матери рыдали, невесты умирали от безысходности. Чудом выжившие персонажи песни покрывались сединой в двадцать неполных лет.

«Пусть выговорится, — подумал Серега. — Он за эти два года натерпелся».

Толян прикурил новую сигарету от предыдущей и протянул гитару другу, передавая эстафету.

Не простая задача предстояла Сереге. Затянуть, что ли, «по полю танки грохотали»? Но идея пришла получше, как ему показалось.

«Рискну, — решил он. — Все равно другана, рано или поздно, придётся выводить из этого сумеречного состояния».


Пребывала принцесса прекрасная
в затяжном летаргическом сне…
И решил я, что дело тут ясное,
и помчался на белом коне
в дали дальние, страны заморские,
гондурасские и эквадорские.
Так скакал я, не зная усталости,
мимо топких унылых болот,
не пугаясь, не ведая жалости,
может, месяц, а может быть, год.
Как оно предначертано повестью,
в соответствии с долгом и совестью.
Отыскал я то место заветное,
где в прозрачном хрустальном гробу
почивала она, безответная,
до крови закусивши губу.
Вот она, поцелуем разбужена,
согласилась моею быть суженой.
Расписались с принцессой мы вскорости,
как собрали с полей урожай.
Стал я в поле овец и коров пасти,
а она мне детишек рожать.
Жили долго, пока не состарились,
и в могилу вдвоём не отправились.
Где мораль у творения этого?
А мораль у него такова:
коль родился в деревне поэтом я,
буду мучить гармонь и слова.
Ну, а если кому-то не нравится,
пусть идёт за своею красавицей.

— Лажа какая-то, — отозвался Толян. — Это чьё?

— Моё, — признался Серега.

Толян опешил. И непонятно, почему. То ли от самого факта сочинительства, то ли от сомнительного содержания.

— Ну, ты даёшь!

Осечка вышла. Нужно попробовать зайти с другого бока. И Серега спел про мальчика, читающего стихи, который сжал стрелки часов руками и в результате порезался. По крайней мере, автор текста значился в творческих авторитетах — не то, что некоторые доморощенные поэты, плодившиеся на просторах России-матушки с пугающей быстротой.

— Это тоже твоё?

— Нет. Это БГ.

— Кто?

— Гребенщиков.

— Да вы тут с ума посходили! — захохотал Толян. — На два года нельзя оставить.

Он выдернул гитару из Серегиных рук и довольно подмигнул.

— Ладно. Давай что-нибудь из старого.

И полились знакомые аккорды. Насобачился он в армии, на гитаре-то.


Что вы улыбаетесь?
Вас бы так позвать бы…

Серега не пел и не слышал этой песни как раз класса с десятого. Если разобраться, нормальный такой городской романс.

Потом настал черёд «Колоколов», где «она опять сегодня не пришла». А он, понимаете ли, «надеялся и верил». Сойдёт. Всё ж лучше, чем эти бесконечные покойники. Но Толян не позволил Сереге расслабиться и затянул следующую песню, тоже из раннего детства. Там девушка утопилась в пруду из-за неразделённой любви. Её тело выловили рыбаки, а тот мудаковатый юноша, который не оценил тонких порывов девичьей души и не ответил ей взаимностью, теперь жестоко раскаивался и готовился учинить над собой самосуд.