Уроки переносятся на завтра - страница 14

стр.

— Пульс прощупывается?

— Я ощущаю его всем своим телом.

Шнырь по-военному подскочил со своего ложа, обнаруживая на теле лишь чёрные семейные трусы. В отличие от Атиллы, кожу его, белую и чистую, портила только одна наколка — пятиконечная звезда на правом плече. Его фигура, без малейших признаков мускулатуры, тем не менее, принадлежала к тому типу, про который говорят, что она двужильная.

— Исключительно вчера отдохнули! — подытожил Шнырь, рассматривая Серегу с Толяном, которые продолжали нежиться в обнимку со ступнями друг друга. — А этот где? — кивнул он на кровать Лёхи.

— Убежал в «школу», — ответил Атилла. — Дисциплинированный парень.

— Ты тоже заметил?

— Характер — кремень.

— Как там умывальник? — без всякого перехода спросил Шнырь.

— Ты знаешь, он мне показался странным.

— В смысле?

— Краны с горячей и холодной водой разнесены на полметра. Пришлось смешивать воду в ладонях.

— Это же неудобно.

— Конечно. Поэтому я свел парочку вместе. На будущее. Ты их сразу увидишь — крайняя лохань у окна слева.

— Трубу не поломал?

— За кого ты меня принимаешь?

В этот момент Юля принялась шевелиться.

— Не будем смущать девушку, — поспешил удалиться Шнырь, ловко натянув брюки. — Она мне кажется слишком впечатлительной.

Юля раскрыла глаза, и они увидели ровно то же самое, что и до нечаянного обморока.

— Кто ты?

— Атилла.

— Царь Гуннов? — уточнила она, обнаруживая эрудицию.

— Нет. Уголовник-рецидивист.

— Я перепутала комнаты?

— Возможно. Я же не знаю, куда ты шла.

Юля повернула голову и только сейчас заметила спящего Серегу. А потом она поняла, что продолжает лежать на коленях великана, бережно придерживаемая его рукой. Но первоначальный страх её куда-то улетучился, и прикосновения его не казались ей такими уж неприятными. Поэтому она решила пока не делать резких движений.

— Кто это? — ткнула она в один из многочисленных портретов на его груди.

— Первый секретарь Магаданского обкома Партии, — с готовностью отозвался Атилла. — Николай Иванович.

— Вы знакомы?

— Да, только в одностороннем порядке.

— Как это?

— Это значит, я его знаю, а он меня — нет.

— Как интересно, — воскликнула девушка. — Получается, что я тоже являюсь знакомой многих известных людей.

— Безусловно так, — согласился с её выводами Атилла.

Юля внимательно посмотрела на своего собеседника.

— Расскажи мне о себе, — попросила вдруг она.

— С самого начала?

Она кивнула, и Атилла бодро приступил к повествованию:

— Родился я в одна тысяча девятьсот сорок девятом году в семье профессионального стрелочника и депутатки райсовета. Рос озорным и здоровым мальчишкой. Но потом, когда началась война…

— Какая война?

— В Корее. Так вот, они ушли на фронт и оставили меня на попечение государства. Там я…

Юля закрыла ему ладонью рот.

— Не надо. Ты бежал?

— Из детдома?

— Из тюрьмы.

— Нет. — Атилла на секунду задумался. — По крайней мере, не в этот раз.

— Голодный?

— Было бы не искренно с моей стороны отрицать это.

И только теперь, когда у неё появилась по-настоящему уважительная причина, Юля позволила себе встать.

— Пойдём к нам, — решительно заявила она, словно медсестра раненому на поле боя. — У нас есть борщ.

— А?! — Атилла показал руками на спящих друзей.

— Их тоже накормим.


Глава 8. Накануне


«Машины и механизмы» накрылись медным тазом. Серега смог продрать глаза только к обеду, да и то — смотреть на мир, не искажая его, они категорически отказывались. А вокруг происходили забавные вещи.

Соседка по этажу второкурсница Юля, которая всю прошлую неделю делала ему невнятные намёки, мыла шваброй полы и вытирала пыль с насиженных мест. Лёха с Атиллой играли в шахматы, обмениваясь короткими репликами типа «пошёл». Толян лущил вяленую воблу, запивая её пивом, и внушал Шнырю прописные дембельские истины:

— Армия — это школа жизни, — настаивал он. — Уклоняться от неё — вредить самому себе. Ты сам посуди. Автоматом меня пользоваться научили? Научили. Могу водить хоть машину, хоть трактор.

— Пуговицы пришивать, — подсказал Шнырь.

— И это тоже. Я до армии даже портянки наматывать не умел. А сейчас, брось меня в пустыне — выживу. Голыми зубами горло, кому хочешь, перегрызу. А в тюрьме что?