Ушкуйники - страница 13
Но не повезло ему и на этот раз. Мейстер Яган сумел оправдаться перед Ольдерманом, доказав ему, что не знал о происхождении Микеля Нимбруггена. И донос обернулся против самого доносчика.
Все это, а может, еще что и поважнее скрыл от боярыни Тидеман.
Глава девятая
НЕПОРЯДКИ НА ГАНЗЕЙСКОМ ДВОРЕ
Уже пять дней, как закрыт Ганзейский Двор, как немецкие гости терпят убытки, а кнехты слоняются без дела, часами сидят за кружкой пива и без конца обсуждают все одно и то же: бегство Микеля, драку с новгородцами, прерванное собрание. И вот теперь еще одна новость: исчез Генрих Тидеман. Ганзейцы чувствовали какую-то таинственную связь между всеми этими событиями.
Кнехты знают, что Ольдерман вызывал к себе мейстера Ягана Нибура и долго с ним совещался за крепко закрытой дверью в своей палате. Вызывали и других, наиболее уважаемых мейстеров. О чем совещались мейстеры, - осталось неизвестным. Знают кнехты одно - после этого исчез Генрих Тидеман.
В «детской» комнате за большим столом собрались самые молодые кнехты. На столе стоял пузатый глиняный жбан, а перед каждым - кружка с выпуклыми изображениями плодов, цветов и карликов в остроконечных колпаках.
- Я бы не огорчился, если бы старая лиса и совсем бы не вернулась, - сказал смуглолицый юноша с блестящими живыми глазами.
- Клянусь, что в деле Микеля и он замешан,- добавил уже знакомый нам краснощекий парень в зеленой куртке.
- А ты не боишься, Отто, что Микель вдруг возьмет^да и вернется?
- А мне-то что? - огрызнулся Отто.
- А разве сам ты не метишь в зятья к мейстеру Ягану?
Кнехты рассмеялись, и шутки посыпались со всех сторон.
- Ему на руку, что соперник сгинул.
- Не бойся, Отто, Микель не вернется. Кому охота битым быть!
- Что особенного? - буркнул Отто. - Зятем хочешь стать, - терпи.
Кнехты так и грохнули смехом.
- Не унывай, Отто, будешь и ты битым ходить, коли повезет.
Они бы еще долго зубоскалили, если бы в комнату вдруг стремительно не вошел мейстер Нибур. Кнехты вскочили.
- Прибрать склады! Подсчитать товары! Приготовить Двор к открытию! Торговая жизнь идет обычным порядком!
Отдав эти отрывистые приказания, мейстер Яган повернулся и зашагал в торговые помещения. Кнехты заторопились следом.
В торговых помещениях уже шумела обычная жизнь: между широкими воротами, ларями и складами сновали кнехты и ученики; здоровые молодцы в крепких куртках и холщовых фартуках быстро и ловко катили бочки с вином и медом, раскладывали цветные сукна на прилавках.
Работа шла, но разговор о происшествиях нет-нет, да и вспыхивал то здесь, то там. Скоро все узнали, что нынче утром в церкви на Опоках происходил суд между немецкими гостями и Новгородом. Ольдерман с двумя помощниками (фоггами) предъявили новгородским властям - тысяцкому и купецкому старосте - иск об убытках.
Новгородские власти прекословить не стали - согласились уплатить из казны Великого Новгорода 100 серебряных гривен да выдать 250 драгоценных шкур за изодранные сукна и разбитые винные бочки, за потеху своих молодцев. Дело обошлось миром.
А о пропавшем с немецкого Двора кнехте Микеле говорить не велено, будто и не было никогда такого кнехта.
Глава десятая
ГРАМОТКА
На Ганзейском Дворе не стало больше кнехта Ми-келя, а в Новгороде появился новый молодец - Михайло Микулич, братан Оверкин. Только тем и отличался Михалка от других новгородцев, что по-немецки знал да за морем побывал.
Как в сказке переменилась Михалкина жизнь. И все ему не привыкнуть. Проснется ночью в испуге - колотушка стучит; никак Тидеман поднимает кнехтов на работу? Вот и нынче - вскочил, огляделся - нет, он не на Ганзейском Дворе. Вон брат Оверка растянулся во весь свой богатырский рост, и Серко тут же.
Лежит Михалка, не спит; .мысли бродят по любимому городу: то в рощу залетят, где в первый раз после разлуки Олюшку встретил, то смело проберутся в самый дом Шилы Петровича. Все об ней, об Олюшке, думает. Вздыхает Михалка, не знает, как и подступить к матушке названой со своим делом. «Не рано ли, - скажет, - сватовством меня тревожить?» Разгневается. А ждать… ну как выдадут Олюшку за другого?
Уже светать начало, а Михалка все не спит. Скрипнула дверь, вошел, тихо ступая, Степанка. И к нему.