Утерянное Евангелие. Книга 2 - страница 8

– …Тебя опасаются, – продолжил Петр. – Все слышали, что ты стал одним из нас, но никто в это не поверил.

– А ты? – Павел внимательно посмотрел на Петра.

Петр почувствовал, что это уже совсем не тот взгляд, который он видел почти три месяца назад. Петру очень захотелось поверить бывшему дознавателю Синедриона, но он промолчал.

– …Я должен ее убедить в своей искренности!.. Мара должна знать, что у Иешуа появился еще один последователь.

– Почему? – серьезно спросил Петр.

Этот вопрос застиг Павла врасплох. Он боялся признаться самому себе в том, что подсознательно тянулся к Маре, к той женщине, которую еще совсем недавно назвал сумасшедшей. Именно с Мары началась его новая история: история полного перерождения хитрого, жестокого и необузданного торговца в твердого, уверенного в себе и своей вере проповедника учения Иешуа. Но самое главное – его однозначно тянуло к ней. Нелепо, глупо, смешно… Тянуло, и Павел ничего не мог с собой поделать.

– Не знаю, – ответил он Петру после долгой паузы.

Бывший раввин смотрел бывшему рыбаку прямо в глаза, и тому вдруг показалось… нет, он был просто уверен, что это сам Иешуа смотрит на него!

– Я отведу тебя к ней.

При этих словах глаза Павла загорелись, и он склонил голову в благодарном жесте.

– …Но сначала я сам с ней поговорю, а потом ты ее увидишь, – тоном, пресекающим всякие возражения, продолжил Петр. – Пойдем. Отдохнешь, поешь.

И Петр отвел Павла в комнату, которую снимал вместе с Агарь у одного из щедрых последователей Иешуа.

Среди ночи, дождавшись, когда гостеприимные хозяева маленькой комнатушки уснут, Павел вынул свое сокровище – плинфу из черного обсидиана – и положил ее под голову вместо подушки. Тарсянин давно научился разговаривать с Камнем мысленно. Ведь думал он на арамейском языке, на котором разговаривал и сам Иешуа.

Иногда ему приходилось подолгу готовиться, чтобы его удивительный собеседник заговорил с ним. Павел не задавался вопросом, каким образом это происходило, и никто не смог бы объяснить этого феномена – ни тогда, в Древней Иудее, ни в наше время. Но то, что Иешуа общался с Павлом именно через этот кусок черного камня, на котором покоилась голова самого Иешуа, когда его мертвого отнесли в гробницу Иосифа Аримафейского, не было никаких сомнений.

– Я никогда так не боялся, Господи, – это были первые слова, «сказанные» бывшим раввином в эту ночь.

– Чего же ты боишься, Павел?

– Завтра мне идти к Маре. Ты же знаешь, сколько я сотворил зла на своем веку. Поверят ли мне?

– Если ты сам веруешь, то почему думаешь, что те, кто рядом с тобой, не должны тебе верить?

– Я отправил на смерть стольких людей, ни в чем не повинных иудеев. Одно мое имя заставляло трепетать многих. Меня не боялись только первосвященник и царь Иудейский, хотя и это спорно. Зато я сам не боялся никого и ничего, а сейчас… Боюсь… Что мне не поверят – боюсь.

– Не бойся, Павел. Ты уже сделал главное. Ты никогда не будешь с теми, от кого ушел.

– Но буду ли я с теми, к кому пришел? – Павел встрепенулся. Спящий на полу Петр перевернулся на другой бок и простонал во сне…

– Будешь, обязательно будешь, – твердо ответил голос. – Я с тобой и не брошу тебя.

– Вот Петр, – задумчиво глядя на рыбака, подумал Павел. – Он ведь поверил мне лишь потому, что я его спас от грабителей…

– …Он поверил не поэтому. На нем Дух Господень. Видел бы ты, скольких он исцелил и скольким подарил надежду… Он чтит Слово…

– В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…

– Да. Именно за этим я и позвал тебя за собой. Кому, как не тебе, лучшему из сынов Иудеи, нести это слово.

– Мне-е-е? – крайне удивился Павел. – Но… разве я смогу?

– Ты даже представить не можешь, на что способен, Шаул, сын скорняка. А чтобы тебя завтра поняли и поверили, слушай и запоминай…

Павел лежал на Камне неподвижно, боясь пошевелиться и что-то упустить. Полилась долгая, светлая речь, слова которой ласкали слух и погрузили тело в состояние такой легкости, что тарсянин абсолютно не чувствовал усталости.

Во дворах запели первые петухи, возвещая Иерусалиму о скором наступлении нового дня. Павел спал сном младенца.