Утешение в дороге - страница 5
– Это трудно, очень трудно объяснить. Видишь ли…
Я закусила губу.
– Мне нужно уходить, Холли. Я больше ничего не могу здесь сделать. Ты на скользкой дорожке. Что я не устаю повторять. Тебе нужен настоящий дом. Ты этого заслуживаешь. И Олдриджи – самый подходящий вариант. Они ждут тебя. Поверь мне, Холли.
Я встала со стула и схватилась за жесткую спинку. Мне не хотелось, чтобы Майко видел мое лицо, поэтому я отвернулась к окну и уставилась на мрачные деревья.
– И есть еще одна причина, Холли. Здесь у меня посменный график. Это разрушает мои отношения.
Он говорил о своей девушке, Иветте. До сих пор я даже не думала, что она существует, с таким-то именем.
– Что ж, счастливого пути, – сказала я.
– Просто дай согласие встретиться с ними. И тогда посмотришь, что ты чувствуешь. Давай, Холли. Пожалуйста.
Я уставилась на мертвые листья, устилающие лужайку.
– Надо переварить.
– Это «да», Холли?
Я не ответила.
– Просто «да» на встречу с ними, без всяких обязательств?
Я махнула рукой.
– Да, Майко. Все, что захочешь. Пойду, досмотрю, как освобождают бедных ирландцев из третьего класса.
Я вернулась к телевизору, когда «Титаник» уже накренился и торчал из воды под опасным углом. Грейс сидела на полу и, согнувшись в три погибели, красила ногти на ногах в странный цвет, обозначенный на пузырьке как «X.T.C.». В комнате разливался запах дешевого дезодоранта. Впрочем, здесь всегда так воняло. Трим сидел на спинке дивана и сотрясал кулаками воздух, пока корабль шел ко дну.
Я примостилась рядом с Грейс.
– Давай мне пузырек, Грейс. Я помогу тебе докрасить.
Но вместо этого я плеснула лаком на светлый ковер, оставив на нем уродливое фиолетовоепятно.
– Зачем ты это делаешь, корова? – завизжала Грейс.
– Заткнись, мать твою! – взревел Трим.
Заманчивое предложение? Больше похоже на игру «передай посылку».
Темплтон-хаус без Майко? Я бы, разумеется, предпочла билет на «Титаник».
3. Прощай, Темплтон-хаус
Рэй и Фиона Олдридж жили в местечке под названием Тутинг Бек на другом конце боро. Они пришли навестить меня и познакомиться. Майко проводил их в мою комнату и оставил нас наедине.
Фиона оказалась миниатюрной, с морщинистым лицом и гусиными лапками вокруг глаз, вздернутым носиком и волнистыми волосами, криво подстриженными под боб, как будто она сама орудовала ножницами. В ушах у нее висели серьги в форме колокольчиков, и общую безвкусицу усиливал плотный джемпер в красно-зеленую крапинку. Я сразу раскусила эту особу: она из тех, кто одевается беднее, чем позволяют средства, а деньги тратит на спасение китов. Такие готовы усыновить и трехногую собаку.
Фиона подсела ко мне на кровать, как будто мы с ней давние подруги, и заговорила с аристократическим акцентом, мягко и очень вежливо. Рэй, худой и опрятный, больше помалкивал. Он стоял у двери, смотрел в сторону и явно скучал.
После того как представления закончились, говорить стало не о чем.
Потом Фиона спросила, когда у меня день рождения.
– А вы как думаете? С именем Холли?[6] – ответила я вопросом на вопрос.
Фиона улыбнулась.
– Очень красивое имя. Полагаю, ты появилась на свет под Рождество?
– Так все говорят. Только день рождения у меня в июне.
– В июне? Что ж, хорошее время. Остролист ведь круглый год зеленый, верно?
– Правда?
– Да, мне так кажется.
– А как же ягоды?
– Ягоды? Они появляются только зимой, я полагаю.
Отлично. Стало быть, я – остролист без ягод, одни колючки. Думаю, тогда мне и пришло в голову, что Фиона тоже из породы могитов, несмотря на все эти улыбочки, кивки и дружеские посиделки на кровати.
Не знаю, что на меня нашло, но я взяла Розабель с подушки, сказала, что это моя любимая собачка из Ирландии, и спросила, можно ли и ей войти к ним в дом. Потом я принялась гавкать. «Гггав-гав!» Фиона рассмеялась, как будто я мастер пантомимы, и сказала, что, конечно, они будут рады собачке.
Они в общих чертах описали свой дом и комнату, которую приготовили для меня. Потом оба пожали мне руку, словно я для них бизнес-проект, и ушли.
Вскоре ко мне заглянул Майко и спросил, что я думаю.
– Могиты, – сказала я. – Оба. Сто процентов.
– О, Холли, – покачал он головой. – Это все, что ты можешь сказать?