Утопический капитализм. История идеи рынка - страница 11

Представление о гражданском обществе как о рынке позволит разрешить эти две трудности, вытекающие из представления об обществе как о политическом организме. Теория обмена дает возможность рассматривать экономические отношения между нациями – в отличие от отношений войны – как игру с положительной суммой. Кроме того, она помогает параллельно и непротиворечиво разрешить обе проблемы – проблему формирования и проблему регулирования социального: в гражданском обществе потребность и интерес сами управляют отношениями между людьми. Это понимание общества как рынка получает наиболее полное и яркое выражение в трудах шотландской школы XVIII века, особенно в работах Адама Смита. Главное следствие этой концепции состоит в полном отказе от политического: отныне не политика, а рынок должен управлять обществом. В такой перспективе рынок не сводится к простому техническому инструменту организации экономической деятельности, он несет в себе гораздо более радикальный социологический и политический смысл. Если перечитать Адама Смита с такой точки зрения, то он оказывается не столько отцом-основателем современной экономики, сколько теоретиком отмирания политики. Здесь перед нами не экономист, который философствует, но философ, который становится экономистом в процессе осуществления своей философии. Вот почему Смит – это в полном смысле слова анти-Руссо.

Именно в таком свете следует понимать прославление commercial society, которое мы находим у многих авторов XVIII века. Это восторженное отношение не выражает никаких собственно меркантильных устремлений, да, впрочем, и индустриальная революция в ту эпоху еще не дала хоть сколько-нибудь заметных результатов. Идея рынка в этот период скорее представляет собой некую альтернативную политическую модель. Формальным и иерархическим фигурам власти и руководства рынок противопоставляет возможность такой системы организации и принятия решений, которая существенно отделена от любой формы власти; он обеспечивает автоматическую согласованность, он осуществляет перемещение и перераспределение средств таким образом, что в этом движении воля индивидов в целом и «элит» в частности не играет никакой роли. Об этом свидетельствует очень широкий смысл, каким обладает слово commerce в XVIII веке. Этот термин включает в себя все, что придает содержательность социальным связям, вне зависимости от форм власти и авторитета. Среди прочего, doux commerce (приятное общение) часто противопоставляется жесткости властных отношений. Монтескье был один из первых, кто развил этот важный либеральный топос в сочинении «О духе законов» (1748): торговля смягчает нравы и располагает к миру. В становлении рыночного общества ему виделись контуры глубокого преобразования человеческого универсума. Авторы XVIII века надеялись, что эпоха власти, осуществляющей господство, скоро сменится эпохой правления нейтральных механизмов (механизмов обмена), эра лобового столкновения великих держав постепенно перейдет в эру сотрудничества между торговыми нациями. Томас Пэйн доведет эту идею до логического завершения, объяснив, что цель революций в том и состоит, чтобы ускорить этот переход от управления, основанного на насилии, к обществам, основанным на естественной гармонии интересов. Утопичное видение экономики? Сегодня мы естественным образом склонны сказать «да», слишком уж наивным кажется нам это противопоставление добродетелей doux commerce и «хорошей» экономики порокам «плохой» политики. Но при этом мы забываем, что люди XVIII века жили в докапиталистическом обществе. Рынок для них, можно сказать, был еще новой идеей, почти свободной от бремени практических испытаний. Потерял ли он ныне это качество? В мои намерения не входит судить и оценивать. Мне кажется более интересным попытаться понять, что стояло – а возможно, и до сих пор стоит – за притягательностью модели рыночного общества.

Чему соответствует эта притягательность, если не сказать подлинный соблазн? Одной из главных характеристик современного общества на протяжении трех последних столетий: стремлению найти способ сделать взаимодействие индивидов менее драматичным, исключить из их отношений игру страстей, предупредить возможное насилие, порождаемое тем или иным соотношением сил. Рынок как будто бы подходит для решения этой задачи. Он должен установить власть «невидимой руки», и эта власть по природе нейтральна, поскольку безлична. Он обеспечивает социальное регулирование, имеющее абстрактный характер: отношениями между людьми управляют объективные «законы», в этих отношениях нет места подчинению и приказу. Рынок подобен некоему «скрытому богу». В своей книге «Free to Choose»