Утренние колокола - страница 5
Лютер и Кальвин освободили многие европейские народы от владычества католиков и упростили церковное богослужение.
А потом франкфуртский богослов Шпенер через сто лет после Лютера основал в протестантизме новое церковное учение. Назвали его пиетизмом. Оно объявляло греховными все светские радости: театр, музыку, книги и живопись.
Человек должен угрюмо трудиться и вдохновенно молиться богу.
Для мелких ремесленников, лавочников, которые по вечерам пересчитывали свою небогатую прибыль, которые клялись заморить себя и свою семью голодом, но выбиться в люди, пиетизм стал необходимой верой, опорой в жизни. Греховно все, что мешает накоплению дохода, превращению семейной мастерской в маленькую фабрику, маленькой фабрики – в крупное производство. Жителям Вупперталя – барменцам и эльберфельдцам, поселившимся в долине реки Вуппер, – вера пиетистов стала необходимой особенно. Потому что именно они, крестьянские внуки, и превращали семейные свои прядильни и белильни в фабрики и торговые фирмы.
Слово отца для пиетистов было законом, слово пастора – так же истинно, как любое слово священного писания.
Днем приехал дедушка Ван Хаар. Как всегда, войдя в дом, он расставил руки и Фридрих с разбегу бросился ему на шею.
У деда не было сыновей. И в те дни, которые проводил он в Вуппертале, он постоянно возился с внуком, рассказывал ему старинные героические легенды о неустрашимом Зигфриде, о благородных героях из античных времен.
Отец мог приоткрыть дверь в гостиную, увидеть деда и внука, сидящих в одном кресле у камина, и услышать:
Дед читал с воодушевлением, и голос его звучал мужественно, величаво.
В этот раз отец недавно вернулся из заграничной поездки по делам фирмы и с удовольствием рассказал ректору Ван Хаару о Париже.
– А Мольера, Мольера вы посмотрели в театре? – допытывался дед.
– Еще бы! Я давно уже так не хохотал, как в тот вечер в театре. Знай наш пастор об этом моем грехе…
– Это лишь в вашей долине посещение театра приравнивается к преступлению против учения, – улыбнулся дед.
– Но живем ведь мы в нашей долине…
Фридриху отец привез толстую книгу в кожаной обложке со многими иллюстрациями.
– Эта книга поможет тебе чаще обращаться с молитвой к господу, – сказал он значительно. Отец старался говорить с сыном о боге именно так. – И тогда всевышний не оставит тебя.
Вечером отец услышал разговор Фридриха с дедом.
– Бог – это злой старик, да? – допытывался Фридрих. – Он постоянно требует от людей, чтобы ему говорили комплименты. А кто комплименты не говорит, тех он отсылает в ад?
– Бога бояться не надо, мой милый мальчик, – стал успокаивать дед. – Бог не такой страшный, как пугает пастор Круммахер. Он добрый, любит все красивое и хорошее, а особенно любит бог умных послушных мальчиков.
Отец не стал вмешиваться в их беседу.
«Пожалуй, пора и мне всерьез браться за воспитание Фреда», – подумал он.
И отец взялся.
Утром сына приодели, и отец, крепко держа его за руку, повел для начала в контору.
Старший конторщик, работавший еще при деде Каспаре, уважительно разговаривал с тридцатилетним хозяином.
Конторщик с жаром говорил об удаче: их фирма закупила большую партию хлопка из Америки по более низкой цене. На днях в Бремен должно прийти судно с тем хлопком. Часть товара можно будет пустить в дело, а часть сохранить на складе до весенних месяцев. Конечно, сейчас рыночные цены на хлопок будут ниже, зато в мае – июне снова поднимутся, и тогда можно пустить его в продажу, получить немалую прибыль. А все оттого, что господин Фридрих распорядился построить дополнительный склад при фабрике. Но только всю операцию с хлопком надо проделать тайно, чтобы не пронюхали конкуренты.
Отец, слегка наклонив голову, слушал пожилого конторщика и наблюдал за сыном. Иногда отец властным жестом останавливал говорящего, коротко давал указания: «Не так, Зигфрид. Сделайте иначе, Зигфрид». Ему нравилось, что сын видит, какой он – тридцатилетний Энгельс – властный человек и умный хозяин.
Потом они пошли на фабрику. Здесь было шумно и пыльно. В унылом здании из грязновато-красного кирпича на станках, которые закупил дед Каспар в своей молодости, работали мастеровые разных возрастов – и старики и молодые. Были даже дети, лет семи-восьми, едва старше Фридриха. Некоторые собирали лохмотья хлопковой ваты, клочки и обрывки пряжи, увозили их на тележках в большие фанерные ящики.