Утро нового года - страница 4

— Теперича неученому плохо! — громко сказала Марфа Васильевна Артынову. — Потому мне и пришлось на сына тратиться. Так что ты, Василий Кузьмич, прими во внимание, посодействуй перед Николаем Ильичом. Мне самой прямо-то говорить с ним невместно.

— Ма-ма! — крикнул в окно Корней. — Прошу тебя, перестань!

— А тебе, поди, лихо? — ответила она с достоинством.

— Ну, вот видишь, — сказал Мишка. — Так оно и есть. А ты хотел мне по роже дать.

Корней обозвал его дураком, затем перескочил через перила веранды и вышел за ворота.

Пологим косогором улица сбегала к озеру. Оно в полудреме плескалось, омывая скользкие плотки, привязанные к ним лодки, и выбрасывало на песок пенистые гребешки.

Неподалеку, в прибрежном камыше, захлопала крыльями птица. Корней поднял с берега плоскую гальку, размахнувшись, кинул туда.

Вода в озере была теплая. Корней присел на борт лодки, вымыл руки, затем, не торопясь, разделся, сложил одежду на лавочку и, размявшись, пошел на глубину. Метрах в ста от берега он перевернулся на спину, вытянулся, радуясь отдыху и прохладе. Справа проплыл еле видимый в отблеске воды островок из прошлогодних камышей, а на нем темные бугорки спящих чаек. Корней хлопнул в ладоши. Чайки испуганно взлетели, начали кружиться и тревожно кричать.

Натешившись, он выплыл обратно к лодкам, но домой не вернулся, а поднялся косогором к соседнему переулку.

Впереди, возле притаившихся бурьянов, шел на завод в ночную смену Яков Кравчун. Корней сразу узнал его по легкой пружинящей походке с упором на носки и лихо заломленной фуражке. Окликнул.

Яков остановился, дожидаясь.

— Вот как! Это ты, Корней?

— Это я!

— Уехал и голоса не подал. Хоть бы по старой дружбе письмишко черкнул.

— Ты ведь тоже не удосужился.

— И то верно!..

— Не забыл еще прошлогодней ссоры?

— Э, разве то была ссора? — досадливо отмахнулся Яков. — Ведь я не виноват: собрание назначал завком, меня это собрание выбрало председателем, не мог же я отказаться. Ты заслуживал промывки с песком. Так и терпел бы, не рыпался.

— Я не обязан отчитываться ни перед кем.

— Странно. Жил и работал в коллективе, а не обязан! Кроме того, тебя просили обучить новичков. Люди приехали бог знает откуда, первый раз увидели кирпичное производство, и кто же должен был их обучать, как не мы? А может, ты хотел деньги получать за каждого обученного? Никто из мастеров не брал, а ты неужели взял бы?

— Давай-ка отложим воспоминания, — предложил Корней. — У меня сегодня нет охоты спорить и копаться в старом хламье.

— Ну, что же, отложим, — согласился Яков почти равнодушно. — А лучше совсем не станем вспоминать.

Корней тронул его за рукав.

— Все еще в этой хламиде ходишь? Не выдвинулся из старших жигарей?

— Так и хожу, — добродушно усмехнулся Яков. — На печах. Дальше и выше выдвигаться некуда: под ногами печи, над головой крыша.

— А на заводе как?

— Обыкновенно. Стоит завод на прежнем месте, к нам передом, к степи задом. Машины крутятся. Кирпича давали три миллиона в месяц, так и держимся на прежнем уровне. Ну, а тебе куда направление дали?

— Сюда.

Некоторое время оба шли молча, не находя о чем говорить.

Яков тихо посвистал, оглядев звездное небо.

— Ночь какая ласковая. Стадо звезд и пастух — обкусанная-кем-то луна!

— Все еще поэзией увлекаешься? — спросил Корней слегка насмешливо. — Стишки девчонкам почитываешь? Мою Тоньку не пробовал просвещать?

Яков отозвался тем же тоном:

— Разве она твоя?

— Чья же?

— Мне всегда казалось — ничья!

Корней засмеялся.

— Впрочем, она тебя любит, — серьезно добавил Яков. — Весь год ожидала, как верная солдатка своего солдата.

— Завидуешь?

— Может, завидую, а может, и не завидую. Не привык я к этому.

Корней опять засмеялся, пожелал Якову успешной смены, и они разошлись: один в правую сторону улицы, другой в левую.

И ни тот, ни другой не оглянулись.

Возле женского общежития Корней приник к изгороди узкого палисадника. Он всегда тут останавливался, когда приходил и вызывал Тоню Земцову. Ему доставляло удовольствие, скрываясь за деревьями, наблюдать, чем она занята. Иногда в комнате собиралось много ее подруг. Тогда он хлопал в ладоши или кидал в окно ветку.