Уйти, чтобы остаться - страница 33
По телу Вадима носились сумасшедшие нервные импульсы. Оно требовало ближнего боя. Сейчас, сию минуту… «Ближний бой обычно навязывают боксеры с короткими руками», — подумал Вадим и усмехнулся. Он нашел эту мысль забавной. Но все же настроение приподнялось. Хотелось к чему-нибудь приложить силу. Хотя бы сдвинуть шкаф с лентами. Он давно думал прижать его к стене. Вадим встал, уперся спиной в шкаф и напрягся. Шкаф трудно скрипнул и качнулся.
— Грыжа будет, — лениво произнес Ипполит. Он надписывал конверт. Савицкий промолчал, покорно ожидая, что шкаф опрокинется…
Листок папиросной бумаги дернулся и повис на одной кнопке. В помещении появился, как всегда заспанный, Эдуард.
Верный своей манере ни с кем не здороваться, Эдуард оценил обстановку и молча снял со шкафа ящик с лампами. Тем самым он дал понять, что Вадим теперь волен перевернуть шкаф хоть вверх дном. Но шкаф уже был прижат к стене.
Через пять минут в лаборатории раздалась первая фраза. Она принадлежала Эдуарду.
— Ну? Как вам это нравится? Красиво будем жить, — Эдуард кивнул в сторону приказа. — Наступает новая эра. Сегодня я наконец понял, ради чего Киреев взялся за новую тему. Ему нужна валюта, чтобы приступить наконец к осуществлению мечты своего детства — строительству нового радиотелескопа конструкции Киреева.
Вадим вспомнил о своей беседе с Ковалевским. «Киреев — параноик. Его мания — новый радиотелескоп для эпохальных открытий».
— Однако он долго выжидал этот момент, — продолжал Эдуард. — В общем-то мы все немножечко альпинисты. Каждый взбирается на свою вершину. Но у нас есть время, а у Киреева его в обрез. И он спешит.
— Нет, я вам удивляюсь. Кто вам дал право так говорить о проекте папы… И ведь сами помогали Кирееву рассчитывать узлы, — воскликнула Люся. — Слюнявые академики! Он вам еще сто очков форы даст, этот старик. Киреев — ученый!
— Тихо, Люся! Девушке к лицу кротость. — Эдуард присел к своему столу. — При всем моем уважении к папе как к ученому я остаюсь мыслителем.
Ипполит провел ладонью по волосам и произнес негромко:
— Странное у нас отношение к папе. Не находите?
В лаборатории стало тихо. Надо разрядить обстановку.
— И в любимой женщине есть любимые недостатки, — произнес Эдуард и добавил: — Люся, я не о тебе, Люся. Твои недостатки — твои достоинства.
— Ловко выкрутился, — улыбнулась Люся.
— У моего отца был способный сын, — не успокаивался Эдуард. — Отец был гибкий старик. Мать говорила: «Шура, по тебе плачет прокуратура». Рифма!
— А у вас, Эдуард, нет ничего святого. Ваш отец — чудесный врач, милейший человек. — Савицкий обернулся и принялся в упор разглядывать Эдуарда. — Зачем вы так? Ради рифмы?
Эдуард подошел к Савицкому. Когда Эдуард нервничал, у него краснели уши. Как сейчас.
— Ах вы чудесные, милейшие человеки. Тихие добряки… Не ради рифмы. Бури жажду!.. А ведь никто из вас не встанет и не бросит в лицо Кирееву все то, о чем мы тут говорим. Никто! Ипполит на докторскую метит. Лучшего руководителя, чем Киреев, и не придумать. Савицкий к пенсии подбирается, ему портить отношения вроде ни к чему. Притом ему забавно наблюдать, как жмут масло из коллег. Лично я сплю и вижу себя аспирантом. Мне шуметь на Киреева противопоказано. Сам же Вадим — интеллигент и слюнтяй. К чему буря, лучше он плюнет на свой труд…
— Ты не слишком справедлив к Кирееву, — улыбнулся Ипполит.
Эдуард махнул рукой и отошел к своему столу.
— Неделю угробил на монтаж блока. Черновой труд, — проговорил Эдуард.
— Фламандские мастера растирали краски своими руками, — отозвался Вадим. Ему тоже хотелось сгладить впечатление от «монолога» Эдуарда. — Самостоятельность — великая вещь.
— Эти фламандцы не имели дела с планом. Хотел бы я посмотреть, если бы Рубенсу пришлось лепить такой самовар, как у Савицкого, — ответил Эдуард. — Ставлю десять против одного, если Савицкий знает, где у него входная клемма, а где выходная.
— Проиграете, Бродский, проиграете, голубчик…
Теперь Савицкий весело хохочет, то и дело приговаривая:
— Ох, проиграете…
И все начали улыбаться. Невольно. Вслед за Савицким. Сами не зная почему.
Эдуард терпеливо пережидал.