Узкий круг - страница 14
— Я доволен, — продолжал он. — Даже если ахну под лед или засну на морозе — не пожалею. Я хозяин на своем пиру!
Приятели подняли рюмки, терпеливо смотрели на них, ожидая конца его речи.
— Так за что пьем?
— Думаю поставить здесь дом в два этажа. Объясняю для простоты коттедж, чтоб сауна, гараж, подвал для солений-варений… Выпьем за мой дом!
Когда Агафонов провожал гостей, все трое долго в обнимку пошатывались и весело смеялись.
Наутро он с тяжелой головой мучился, вспоминал хорошую мысль, пришедшую вчера. Главное, все помнил: отлично посидели, а вот мысль забыл. Спросил у жены:
— Я вчера кое-что говорил. Не забыла?
— Дружки твои — стодвадцатирублевые работнички. Распинался перед ними…
— Я хочу дом построить, — сказал Агафонов.
Жена пожала плечами: дело, мол, хозяйское, хочешь — строй. И добавила для ясности:
— Тебе еще пять лет учиться.
О том, что она на третьем месяце беременности, Галя не вспомнила. Муж это знал не хуже ее.
— Выучимся, Галочка. Жизнь еще большая!
И они вернулись в Сибирь. Агафонов взялся за баранку, и лето незаметно сменилось осенью. Над окраиной города пролетел гусиный клин; вытянув длинные шеи, птицы плавно неслись к югу и печально гоготали. Агафонов как будто очутился с ними. Пространство вокруг него было огромным, несмотря на бетонки, железнодорожные линии и трубопроводы. Агафонов ощущал его как часть своего существа… А за осенью явилась зима с ее зимниками, разлукой и постоянной Галиной тревогой. Как ни старался Агафонов быть поближе к семье, это почти не удавалось. Его колонна возила грузы железнодорожным строителям, выдвинувшимся далеко на север. Когда шоферы останавливались на ночевку, над ним посмеивались: «Родит твоя баба, чего колготишься?» Разворачивали тормозки, откупоривали термосы. «Уважьте, мужики», — улыбался Агафонов. И спустя полчаса, браня настырного Агафонова, шоферы давили «на газа». Большинство в колонне было неженатых или разведенных, и волнение Агафонова им нравилось, согревало душу.
В декабре у него родился сын Никита, родился в разгар зимней кампании, и Агафонов узнал об этом по радио. Первый месяц он никак не мог полюбить мальчика и стыдился этого. Ему казалось, что это ненормально.
Гале с ним было легко, только одно не нравилось: он хотел бросить свою заочную учебу. Она видела, что к высшему образованию муж равнодушен, и делала за него контрольные работы. Он предпочитал стирать, привозить продукты, гулять с сыном. «Сережа, помнишь? Твои друзья смотрели на тебя как на второй сорт. Тебе нужен диплом!»
Агафонов повез на экзамены мешок муксунов и успешно сдал сессию. Вернулся с чемоданом подарков и, выложив на стол игрушки, парфюмерию и грампластинки для Юлии, показал Гале чертеж с планом будущего дома.
— Если будешь учиться — построим, — сказала она. — Иначе слышать не хочу.
Он повернулся к падчерице:
— Смотри, Юля. В два этажа. Выйдешь замуж — возьмешь второй этаж. Годится?
— Мы его построим? — удивилась девочка.
Агафонов вытащил из манежа Никиту, стал делать ему «козу» и приговаривать:
— Все построим. Верно, Никита? Все построим!
Четыре года Агафоновы проводили отпуск в Грушовке, строили дом. На самое первое, «закладочное» угощение пригласили соседей и подарили всем по балыку и паре ондатровых шкурок. Агафонов с волнением сказал, что решил вернуться на родину. Среди приглашенных были шоферы, механики, прораб мужики крепкие и хозяйственные. Его слова восприняли одобрительно и предложили помощь. Подвыпив, дед гордо огляделся и потребовал от старика Москаленко передвинуть забор на целый метр: когда-то Москаленки захапали чужую территорию, и нынче при поддержке внука-сибиряка дед решил вернуть свое. Однако Агафонов, не дослушав дедовского объяснения, заявил, что признает исторически сложившуюся границу и что любит все семейство Москаленков. В первое лето Агафонов забетонировал фундаменты под дом и летнюю кухню и закончил большой погреб размером в двадцать квадратных метров. Его ладони обросли ороговевшими мозолями и с трудом сгибались.
Агафоновы возвращались на Север через Москву, заехали к Валериану и были опечалены. Старший брат стал шахматным тренером и, наверное, уже закисал от предчувствия бесполезности; во всяком случае, его тесть и теща, у которых он жил в примаках, с тайным злорадством поглядывали на зятя, когда Агафонов рассказывал о своих планах, словно хотели лишний раз пришибить Валериана свежим примером более удачливого человека. «На черта тебе эта столица? — спросил Агафонов. — Плюнь! Поехали со мной». Но Валериан и слышать не хотел. И на Агафонова смотрел свысока. Чудило!