Узкий круг - страница 20

Шурочка положила деньги на стол и сказала:

— Я не так воспитана… Спасибо за развлечение, граждане гусары. Что-то скучно с вами.

Цыганков поймал ее за руку и попросил Адама сходить проведать Марго. Шурочка с усмешкой глядела на него, но не пыталась освободиться. Пусть подержится. Ей было смешно от этого старомодного жеста Цыганкова.

Адам ушел. Шурочка услышала щелчок замка. Второй дурацкий поступок, подумала она, их заперли для выяснения отношений, но ведь Цыганков пока ни в чем не виноват перед ней, что ему выяснять?

— Я еще в школе отвыкла держаться за ручку, — сказала она насмешливо. Тебе хочется повторить, что я замечательное существо?

— У Марго маленький пунктик: дескать, мы прозевали места на званом пиру жизни. — Цыганков обнял ее. — Ты избалованное чудо, Шурочка. Ты каждую минуту новая.

— Я хотела тебе сказать, что у тебя вонючий одеколон.

— Ты и злая, и порочная, и целомудренная… — Он стал целовать ее.

Шурочка не отвечала на поцелуи, смотрела поверх его головы в окно. По деревенской улице ехал грузовик с досками. Шурочке захотелось закрыть глаза. За деревней на холме тянулось снежное поле, упиравшееся в сосны. Зажмуриваясь, она еще видела небо над соснами, потом стало темно. Руки Цыганкова сковали ее. Она то обнимала, то отталкивала его. И словно теряла сознание.

Потом он, уже умиротворенный, расслабленно ласкал ее, с улыбкой смотрел на ее наготу, не давал ей укрыться и повторял, что она — чудо.

Она молчала, отвечая ему стыдливой улыбкой. Но вдруг подумала, что он уже знает ее тайну, и стала оправдываться. Цыганков засмеялся, успокоил ее, что он цивилизованный человек и не собирается ревновать к мальчику Юре из десятого «Б». Все естественно.

— Ты еще ребенок, — сказал он, целуя ее.

И снова его руки сковали ее, и снова она словно погрузилась в душные жаркие волны.

Они не заметили, как на дворе загустели сумерки и наступил ранний зимний вечер. За окном загорелся на столбе фонарь. При его свете Шурочка видела, как блестят у Цыганкова глаза. Она вспомнила свою бабушку, которая осудила бы ее сейчас, и спросила:

— Почему ты до сих пор не женился?

— Давай поженимся? Хочешь?

— А ты вправду хочешь?

— Не знаю. По-моему, это не очень важно. Но если ты хочешь, я готов.

Она взяла его за волосы на затылке и стала трепать, смеясь и приговаривая, что впервые слышит, чтобы так разговаривали о женитьбе. Цыганков крякал и терпел.

Но Шурочка тоже не собиралась замуж, и без того было хорошо. А замужество — это хлопоты, новые тревоги родителей, непонятные обязательства. Зачем?

— Нет, ты все-таки ненормальная! — сказал он. — Чтобы девушка не хотела замуж? Такого не бывает. Или думаешь найти кого-то получше?

— Может быть, — передразнивая его, ответила она. — Но если хочешь, я готова.

— Так человечество вымрет, Шурочка.

— А почему оно должно быть вечно?

В своей радости Шурочка была как будто на острове и смотрела с этого острова назад, на родительский дом, зная, что больше не сможет жить по его законам.

— Наверное, я действительно порочная, если так говорю о человечестве? — спросила она. — Я же реалистка! Я даже повторю, что мы не любим друг друга. Просто нам пока хорошо… Но это распоряжается природа.

Цыганков закрыл ей рот ладонью.

— Не надо, милая, бога гневить. Ты еще знаешь жизнь не дальше отцовского бумажника.

Шурочка легко шлепнула его по щеке, он отпрянул.

— Это лишнее, — удивленно произнес он.

— Прости, никогда не закрывай мне рот, — объяснила она. — Может, ты хотел сказать, что я чересчур красноречива? Или у тебя другая точка зрения на любовь?

— О любви не говорят, об ней все сказано. Но я вполне представляю тебя своей женой, — снисходительно сказал Цыганков. — От тебя глаз не оторвешь.

Прошло пять дней. Еще оставалась целая неделя каникул, и Шурочке казалось, что это очень-очень много. Она с удовольствием подолгу бегала на лыжах, каталась с гор, по вечерам танцевала в клубе под музыку оркестра старшеклассников из местной школы. И каждую минуту она ощущала себя какой-то новой, словно уже наступила весна.

За несколько дней отдыхающие перезнакомились, установили ровный приятельский тон общения. Даже Большой и Могучий не выделялись среди остальных. Могучий с медвежьей галантностью кланялся Марго, когда приглашал ее, и, танцуя под быструю музыку, выпячивал грудь и живот и выдавал такую азартную чечетку, что ему аплодировали. Может, аплодировали чуть сильнее, чем аплодировали бы другому, но сам Могучий тут был ни при чем. Его звали Иваном Ивановичем, Марго же обращалась к нему с игривой фамильярностью лишь по отчеству, часто с ним танцевала и легко принимала его внимание. Адам глядел на ее кокетство сквозь пальцы.