Узлы ветров - страница 47

Солнце уже село, и все потемнели дороги, ночь уже наступила, когда, миновав Феа, корабль подошел к Эли-де, и увидел Телемах вдали острова; он подумал, удастся ль ему спастись или придется погибнуть. Но счастливо миновав пролив, где ждали его в засаде женихи Пенелопы, он двинулся дальше и на рассвете подошел к берегам Итаки. Убрав паруса, мореплаватели бросили якорь и привязали канатом корабль к причалу; затем, выйдя на берег и утолив свой голод и жажду вкусной едой и вином, Телемах, попрощавшись с гребцами, отправился к хижине пастуха Эвмея, а гребцы погнали корабль в городскую гавань.

Тем временем Одиссей находился в хижине свинопаса Эвмея; все сидели за ужином. И захотелось Одиссею испытать Эвмея.

— Послушай, добрый Эвмей, — обратился к нему Одиссей, — завтра утром я пойду в город и буду просить подаяния, чтобы не быть вам в тягость и не есть вашего хлеба. Скажи одному из своих пастухов, чтобы он указал мне дорогу в город; там, пожалуй, найдутся добрые люди, дадут мне вина и вынесут хлеба краюшку. Я приду к Одиссееву дому и скажу, что принес Пенелопе добрые вести о муже, и пойду к наглым ее женихам, и они, роскошно пируя, может, не откажут мне в подаянии. Могу к ним поступить в услужение; я умею колоть дрова, огонь разводить, разрезывать мясо, вино подавать и делать все, что приходится бедным, служа у богатых.

Ответил ему Эвмей:

— Какие странные мысли пришли тебе в голову! Ты, пожалуй, себя не жалеешь, если собираешься идти к женихам, их бесстыдство и буйство дошли до предела. На пирах, странник, красивые ловкие юноши служат, не такие, как ты, старики. Ты лучше у нас оставайся, нам ты не в тягость, а когда вернется сын Одиссея, он тебе и одежду подарит, и не откажет помочь.

Поблагодарил Одиссей свинопаса Эвмея за доброе слово и сказал, что охотно будет ждать Одиссеева сына, и попросил пастуха рассказать о родителях Одиссея, спросил, живы ли они или, может, уже в темном царстве Аида.

И так ответил ему Эвмей:

— Все расскажу тебе по порядку, что знаю. Старый Лаэрт еще жив, но просит Зевса о скорой смерти; он сильно тоскует по умершей жене и сыне, пропавшем без вести. Я тоже горюю о ней; ведь она меня воспитала, как сына родного, вместе с дочерью своей Клименой, а когда ее выдали замуж на остров Самос, меня прислали сюда, — и стал Эвмей рассказывать Одиссею про свою жизнь. — Есть остров Сирос, находятся там два города, ими правил отец мой Ктезий. Однажды, когда я был ребенком, подошли к острову финикийские корабли, на которых было привезено много разных товаров. А в доме у моего отца жила в то время красивая рабыня; она была похищена в Финикии морскими разбойниками и продана в рабство в наш дом. Эта рабыня познакомилась с финикийскими купцами и упросила их, чтоб они отвезли ее на родину; за это она им обещала дать но возвращении домой много золота и, кроме того, посулила украсть меня у родителей и привести на корабль. Долго стояли финикияне на берегу острова, но, наконец, распродав товары и нагрузив корабль зерном, они собрались в путь и послали одного из своих известить об этом рабыню.

Посланец явился к нам в дом под видом продавца золотых изделий и, когда моя мать рассматривала красивое ожерелье, он подал рабыне условный знак и затем возвратился на корабль. Тогда рабыня взяла меня за руку, вывела тайно из дома и поспешила к кораблю, который готов был уже к отплытию. Я помню, солнце садилось в море, когда я в последний раз увидел родной Сирос. Шесть дней плыл я на корабле по бурному морю; на седьмой день рабыня-финикиянка неожиданно умерла, и я остался один среди чужих финикиян. Наконец мы прибыли в Итаку, где меня купил отец Одиссея Лаэрт.

— Твой рассказ растрогал мне сердце, — сказал Одиссей. — Я тоже долгие годы на чужбине скитаюсь.

До полуночи беседовали пастухи с Одиссеем и легли, наконец, спать.

Когда взошла на небо светозарная Эос, они проснулись, развели огонь в очаге и стали готовить завтрак. Поев, они погнали свиней на пастбище.

В это время Телемах уже подходил к свиным хлевам; его ноги были обуты в золотые сандалии, в руке он держал боевое копье. Когда он подошел к хижине Эвмея, сторожевые собаки, увидев его, не залаяли, а стали к нему ласкаться.