Узнай Москву. Исторические портреты московских достопримечательностей - страница 44

За сто пятьдесят лет своего существования консерватория воспитала музыкальную элиту России и Советского Союза, подарив миру немало замечательных имен, начертанных золотом на памятных досках, украшающих интерьеры здания. Среди руководителей консерватории были крупнейшие музыканты своего времени – Константин Игумнов, Генрих Нейгауз, Виссарион Шебалин, Александр Свешников. Помимо уже упомянутых на сценах консерваторских залов выступали Надежда Обухова, Ирина Архипова, Галина Вишневская, Ирина Образцова, Леонид Собинов, Сергей Лемешев, Иван Козловский, Максим Михайлов, Владимир Атлантов, Евгений Нестеренко, играли Давид Ойстрах, Эмиль Гилельс, Мария

Юдина, Мстислав Ростропович, Олег Каган, Леонид Коган, дирижировали Николай Голованов, Евгений Светланов, Геннадий Рождественский, Рудольф Баршай, Кирилл Кондрашин. Здесь же исполнялись премьеры произведений Сергея Прокофьева, Дмитрия Шостаковича, Георгия Свиридова, Родиона Щедрина и многих других.

Прокофьева можно было нередко встретить на Большой Никитской – он шел в консерваторию пешком из своего дома в Камергерском переулке, где жил в коммунальной квартире. Неподалеку обитали и другие корифеи – певцы и музыканты, они жили в Брюсовом переулке, на Кисловке, на Тверском бульваре. Квартал вокруг консерватории можно назвать музыкальным – он был населен очень интеллигентной и культурной публикой.

Мимо консерватории часто ездил Лаврентий Берия – его водитель по обыкновению снижал скорость машины, давая возможность своему патрону повнимательнее рассмотреть идущих по улице студенток. Москвич Андрей Трубецкой запомнил глаза сталинского сатрапа: «Берия, положив руки на портфель, стоявший у него на коленях, повернул голову направо и рассматривал пешеходов. Было заметно, что он обратил внимание на мою спутницу. Мне запомнились его крючковатый нос и водянистые глаза осьминога за стеклами пенсне, глаза, провожавшие мою спутницу. Мы миновали машину. Через некоторое время я вновь услышал сигнал машины, и Берия обогнал нас. Теперь он уже активно рассматривал мою попутчицу, а я еще раз внутренне содрогнулся». Благодаря тому, что многих из советских музыкантов если и выпускали на Запад, то с большим трудом, в Москве сложилась уникальная культурная атмосфера – за три рубля можно было будничным вечером насладиться игрой исполнителей мирового уровня. А купившие билет на балкон Большого зала консерватории за сущие копейки приобщались к классике почти бесплатно. Г. Вишневская так писала о консерваторской публике: «В отличие от Большого театра, на концертах в Большом зале консерватории встречаешь всегда одних и тех же людей – это москвичи. Одна половина их – в основном, усталые интеллигентные женщины. Прямо с работы, не переодеваясь, порою с продуктовыми сумками в руках, идут они на симфонические концерты или вокальные вечера. Чаще всего они одиноки, без семьи, и музыка в их жизни играет важнейшую роль. Другая же половина – профессионалы: инструменталисты, певцы, студенты и преподаватели консерватории, музыкальных школ, а также артисты разных оркестров. Это та самая московская публика, о которой остаются столь теплые воспоминания у всех западных гастролеров, посещающих столицу Советского Союза». Существовало даже такое понятие «консерваторские лица» – это была особая порода людей. «По дороге в московскую консерваторию по улице Герцена я безошибочно узнавала людей, которые идут на концерт. У нас дома однажды встретились два не знакомых между собою человека, долго вглядывались – и оба вспомнили: “Да ведь мы же постоянно встречались на концертах!” Особый орден. Международный», – вспоминала в эмиграции Раиса Копелева.

В Москву приезжало немало звезд мировой величины, таковым был и немецкий дирижер Отто Клемперер (1885–1973), необычайно популярный у советской интеллигенции. В1933 году он эмигрировал из гитлеровской Германии в Америку, где стал дирижером Лос-Анджелесского филармонического оркестра, с которым исполнил немало произведений классики, особенно немецкой – Бетховена, Брамса, Малера. Во время его концертов Большой зал консерватории был переполнен, билеты было не достать, ну а счастливчики запомнили его выступления на всю жизнь. Так было и зимой 1936 года: «Не забыть концертов Отто Клемперера. Мы сидим в партере. Исполняются третья и девятая симфонии Бетховена. Клемперер высокий, худой – не в традиционном фраке, а в несколько мешковатом пиджаке. Его манера дирижировать необыкновенна. Невольно чувствуешь, как едины музыка и дирижер, как он весь ушел в замысел Бетховена. На его пюпитре нет партитуры. Руки не связывает дирижерская палочка – они свободно взлетают над оркестром. Тонкие узловатые пальцы, старческие кисти, но столько в них пластичности, столько нежности. Но вот они сжимаются в кулаки и бьют, дробят, протестуют. Потом эти руки молят, жалуются и опять взлетают в протесте, в борьбе. Клемперер или это сам Бетховен? Слушатели замерли, забыв обо всем. Клемперер поднимается на цыпочки, возвышаются над оркестром его руки, седая голова. Кажется, он сам сейчас взлетит на крыльях своего порыва, и вдруг все сникает. Все ниже, ниже клонится дирижер, ниже голова, руки – весь он почти под пюпитром. Скорбная музыка, тяжкая судьбина. Но нет, не сломлен человек. Нет унижения – есть борьба. И опять взлетают руки-птицы, и хор гремит “К радости”. Вторым концертом был реквием Берлиоза. Кажется, исполнителей больше, чем слушателей. Сцена заполнена большим симфоническим оркестром, хором, а на боковых балконах два духовых оркестра», – вспоминала москвичка Галина Степанова.