Узники Птичьей башни - страница 7
«А это Кира в лифчике из „Юникло“, ходячий ответ на вопрос, почему всё меньше японок, работающих в офисах, выходят замуж, – прошептало зеркало. – Современные труженицы лишены возможности носить бельё яркое, бельё кружевное, бельё игривое, ведь оно так и норовит высунуться из-под строгой белой рубашки. Современные труженицы должны думать только о работе. Становясь труженицей большой японской компании, Кира, ты добровольно подписываешь себе приговор больше никогда не надевать красивое бельё в будни, а также в те субботы и воскресенья, коих, кстати, будет немало, когда тебе придётся выходить на работу».
Я скинула лифчик на пол, где уже валялась скучная рубашка из того же «Юникло», бросила в груду тряпья мерзкие телесные колготки, монашескую юбку и осталась в одних трусах. Было ужасно холодно14 – кожа покрылась мурашками, изо рта шёл пар. Я выудила со дна сумки платье и надела его на дрожащее тело. Провела по губам помадой цвета малины. Стало легче. Я почувствовала, что я это снова я, пусть и с чёрными волосами.
– Кира, намажь маслом противень, пожалуйста, – бодрый голос Платона вывел меня из спирали рефлексии, как поющая чаша, завершающая сеанс шавасаны.
Я отодвинула зачехлёныша на край стола и пошла мыть руки. Платон смешал в миске овсяные хлопья, муку, орешки и что-то ещё – рецепт он не раскрывал. Я нужна была лишь для компании – готовить одному ему было скучно.
Я смотрела, как Платон выкладывает комки теста на противень. Неровные, объёмные, словно плотные и размашистые мазки масляной краски по холсту импрессиониста – в них не было гармонии, в них не было симметрии, им была чужда иерархия – и в этом таилась их красота. Платон не использовал формочки, он позволял тесту разливаться по противню, местами пригорать, а местами не пропекаться. Домашние печеньки нравились ему своей непосредственностью, своей непохожестью друг на друга. Они были настоящими, в отличие от меня, скучной конвейерной коврижки, неотличимой от тысяч других.
***
Вагон выплюнул меня на конечной станции. Было жарко, душно и влажно – июнь, сезон дождей. Вереница мужчин и женщин семенила к турникетам. Кто-то едва полз, еле переставляя ноги и явно не спеша на работу, кто-то, напротив, распихивал толпу и, крепко прижав к груди портфель, мчался к выходу, боясь получить нагоняй за опоздание.
Я не тормозила. Как гоночное авто, я обгоняла замешкавшихся попутчиков, чтобы выкурить предрабочую сигаретку в компании Человека-Воробья.
Хмурое небо роняло скупые слезы на прозрачные зонты и чёрные головы, капли дождя смешивались с каплями пота. Уперевшись головой в основание зонтичного купола, я подожгла сигарету и затянулась. Четыреста сорок девятый день моего заточения в Птичьей башне, как и первый, начинался с привкуса табака и ментола. В этот раз с Человеком-Воробьём мы разминулись.
Бросив бычок в урну, я сделала глубокий вдох, включила «Экстаз золота» Морриконе и под бодрый аккомпанемент оркестра зашагала в офис.
Впереди меня через лужи прыгала одна нога, обутая в чёрный ботинок, в довесок к которой прилагалась нога в гипсе и пара костылей. Сквозь прозрачные своды зонта я видела, что нога в гипсе принадлежала мужчине средних лет, одетому в тёмно-серый костюм. Он умудрялся не только виртуозно преодолевать водяные преграды, но ещё и держать в одной руке зонт и рабочую папку, демонстрируя чудеса акробатики, доступные лишь ветеранам офисного рабства.
На токийских птицефабриках не гнушались мяском птичек покалеченных, больных, хромых или старых. Производство было во всех смыслах безотходным: до тех пор, пока птичка не пала замертво, её можно было так или иначе эксплуатировать.
Перелом ноги считался основанием недостаточным, чтобы пропустить рабочий день, да и прикованные к инвалидной коляске дядьки в костюмах были нередким явлением для улиц западного Синдзюку в утренние часы. В чём заключалась мотивация этих дядек крутить колёса что есть мочи, нажимая одной ногой на педальку, в то время как вторая безжизненно свисала с сидушки? Я не знала. Разве что переломы давали клеркам осложнение на мозг и лишали их здравого смысла. Вместо того, чтобы наслаждаться тихими и спокойными буднями дома во флисовой пижамке наедине с телевизором и холодильником, контуженные офисные воины вставали по будильнику, надевали белые рубашки и повязывали на шеи удавки.