В бой роковой... - страница 29

Речь шла о листовке на английском языке, недавно доставленной разведчиком с советской земли.

— А как с письмом товарища Ленина?

— Ходит по рукам. Вижу, группируются солдаты и так горячо обсуждают!

— Очень приятно! — Теснанов крепко пожал руку Звейниэк и после ее ухода сообщил Сергею, что оба экземпляра письма он передал Терехину.

(Пройдут годы, и поэт Иван Молчанов напишет об этом так:

На другой день Закемовский встретился с Петровым и твердо заявил, что нужно покарать виновников расстрела.

Александр Карпович, как и Теснанов, не разделял его мнения.

— Но разве можно все это безропотно терпеть?! — возмущался Сергей.

— Ты прав, — охлаждал его пыл Петров. — Вопрос — как мстить? Представь, распространением письма Ленина мы принесем врагу куда более серьезный урон, нежели убийством одного-двух генералов. Кстати, надо бы список павших составить[7].

Со смутным чувством возвращался Закемовский домой. Морозный ветер, вихривший сугробы на улицах, остудил его, и он вспомнил, что забыл сообщить Петрову о переезде на новую квартиру.

А на следующий день, ожидая, по обыкновению, запаздывавшую газету «Рабочий Севера», вдруг узнал, что она закрыта властями. Достукались меньшевички!

Обрадовался свободному вечеру и поспешил к Изюмову, который через Склепина попросил его зайти. Наверно, приготовил пропуска. А может, что-нибудь другое?

В кабинете Сергей заметил взволнованность Михаила, который тут же, без предисловий объявил, что добровольно вступает в маршевую роту. У Сергея от удивления расширились глаза.

— За гибель солдат будем мстить там, — указал Изюмов на юг рукой и пояснил, что поставил себе задачу распропагандировать роту, но не в казармах, а на передовой позиции.

Как ни жаль было расставаться с товарищем, Сергей от души одобрил выбранный им дальнейший путь.

— Возьми-ка мой подарок, — шутливо сказал Изюмов, протянув пачку пропусков. — Ну а если еще понадобятся, то знаешь, к кому тут можно обратиться... Группа военконтроля по-прежнему будет считать себя секцией подполья и не ослабит активности.

Они тепло распрощались, пожелав друг другу успехов в общей борьбе.

Долго Сергей не мог уснуть в ту ночь, взволнованный решением Изюмова. С какой охотой и он ушел бы сейчас на фронт, чтобы мстить за погибших солдат, помогать Красной Армии. Но нельзя ему пока брать винтовку в руки — представитель ЦК призвал его действовать без оружия. Заснул с мыслью о том, что надо умерить свои ратные порывы. Ведь линия фронта, пусть и незримая, но требующая не меньше смелости, чем под оружейным огнем, проходит для него здесь, в подполье. «Невидимые герои», — вспомнилась фраза Теснанова.

В ту ночь не спал и американский поверенный в делах, мучаясь над составлением неприятного донесения в Вашингтон: «Большевистская пропаганда стала особенно активной в последнее время. Она также направлена на то, чтобы оказать влияние на американские войска и создать среди них неприязнь в отношении англичан, в чем, к сожалению, большевики действуют не без успеха».

Сапрыгин шел по Поморской улице, задумавшись.

Кончился 1918-й, обрушивший на революцию тяжкое испытание: сможет ли она выдержать вооруженное нападение всесветного капитала? Огнем пылал и север страны. Объединенные силы вражеской контрразведки терзают подполье Архангельска. Здесь применяется отработанное в Англии, Франции, Америке и царской России искусство поимки непокорных, опробуется новое «изобретение» — лагеря смерти, позволяющие вести массовое уничтожение людей.

Но воля к сопротивлению у защитников революции растет и крепнет. Новый год встречен с верой в победу. Только бы связаться с губисполкомом, создать комитет, тогда борьба пойдет успешней.

Сапрыгин потер щеки рукавицей. Ну и лютая зима, словно она в сговоре с контрреволюцией.

Из-за поворота выскочили сани. Лошади и ямщик запушены инеем. Сразу видно — давно в пути. В санях два пассажира, у одного щеки алее мака. И как похож на Макара Боева! Ба, да это же он и есть! Чувство конспиратора удержало Сапрыгина от оклика. Но Макар заметил его, остановил сани. Ох, некстати: у его попутчика из-под тулупа выглянула офицерская шинель. Николай Евменьевич нахмурился, но подождал, пока Макар снял тулуп и распрощался со своим попутчиком. У Макара белые от инея брови и усы, но настроение веселое. Протягивая руку, пояснил: