В чести и бесчестии - страница 15

Навальный знает и главную проблему двадцатого века, доставшуюся в наследство веку двадцать первому. Это проблема большинства, угнетаемого меньшинством. Бастард коррумпированной власти - он, как пошехонский Нерон, бьется за свое место под неласковым солнцем России, хотя и сознает, что эпоха первоначального накопления капитала завершилась давно, коммунизм не сбылся еще раньше, как не случилось и демократии, и что от смешного к позорному - тоже всего один шаг.

Последнее утверждение не значит больше того, что оно значит. А солнце ангелы потушат, как утром лишнюю свечу...

Глава 86

Отчего иностранцы в России русеют даже и внешне? Вот Иван Петрович Липранди, современник, почитатель и охранитель Пушкина - более русский, чем вся династия Романовых. Его испанские предки в семнадцатом веке перебрались в Северную Италию, а в 1785 году - в Россию, где уж совсем не жарко.

Иван Петрович, сын Педро де Липранди, служил России ревностно, оберегая ее от злоумышленных провокаторов. Однако же блистательный Натан Эйдельман, не слишком усердствуя в научных изысканиях, собрал по статьям и книгам тех звонких времен наиболее употребляемые эпитеты, адресованные Липранди: зловещий, гнусный, реакционный, подлый, авантюрный, таинственный. Окромя того - автор бесчисленных инси-нуаций, клеврет самодержавия, шпион, ну и... Не довольно ли будет?

Ко всему в Лондоне Герцен бил в набат своим «Колоколом»: «Слушайте и судите, мы отдаемся на суд всех, не служащих с Липранди...»

Люди известные возмущались, гневались. А вот некто Александр Сергеевич Пушкин, наезжая в Одессу, первым делом интересовался: где и что Липранди? «Брюхом видеть» желал дорогого его сердцу Ивана Петровича, действительного статского советника, коего частенько называл Сильвио. И тут просто невозможно умолчать о том, что сюжет повести «Выстрел» рассказан был Пушкину как факт биографии самого Липранди. Им же и рассказан. После он никогда более не вспоминал о той дуэли, что растянулась на годы. А выстрел - обыкновенно: пуля в пулю.

Так где и что Липранди?

После разгрома Наполеона русский корпус во главе с графом Воронцовым несколько лет стоял во Франции. Там пересеклись пути подполковника Липранди и первого сыщика Парижа Эжена Видока. Пересеклись не случайно. Видок обратился за помощью к Воронцову: коль вы, русские победители, вскормили у себя в Мита-ве целую шпионскую ораву из французских эмигрантов числом более шести тысяч, кои против вас же и работают, то и помогите размотать этот клубок.

Воронцов выделил префекту полиции несколько штабных офицеров, занимавшихся контрразведкой, среди них, точнее, во главе - был Липранди. Префект Видок впервые за последние годы спокойно спал по ночам. Размотали и отдали ему почти все концы. Почти. Но не все. Некоторые нити скрытой паутины тянулись из Митавы в Петербург, в Ригу, расползаясь затем по тенетам российской глубинки.

Тот же Воронцов, спустя годы, пренебрег настояниями Липранди, принимая в Крыму мадам и месье де Гелль. Любезнейший граф сделал решительно все, что было в его власти, дабы помочь этим шпионам в их топографических занятиях, не догадываясь об истинных целях и не мешая снабжать оружием непокоренных черкесов. Яхта у этой парочки имелась - белая с позолотой, трехмачтовая. Никто ее не досматривал. Главный интерес их в Крыму был, где мадам и месье досконально изучили будущий театр военных действий.

Это замечание стоит держать в уме не только потому, что Крым в той войне Россия потеряла.

Комментарий к несущественному

Опальный поручик Лермонтов, самовольно отправившийся в Крым, страстно увлекся Жанной де Гелль. К ней, собственно, и рванулся на контрабандной фелюге. Мельком увидел раза два на Кавказе и не вполне оценил тогда, а потом уже не в силах был сдерживать нахлынувшее чувство, забыть не мог сияния серых глаз, ее вызывающую элегантность в костюме амазонки...

- Я предпочел бы, - сказал ей позже месье де Гелль, - чтобы вы немного более считались с моими чувствами и с нашим общим непростым положением.

- Не слишком ли вы вошли в свою роль мужа, месье? - дерзко парировала она, защищая нечаянную любовь поэта независимо от общего с де Геллем положения и совместных занятий военной топографией.