В чистом поле - страница 6

Или вот комиссар нашей писательской организации – так заглазно называли мы бессменного парторга Виталия Клепикова. Критик и публицист, блистательный знаток современной литературы, Виталий был душой писательской молодежи.

Во время подготовки к Дням советской литературы в Тюменской области Клепиков отвечал за выпуск серии небольших по объему поэтических буклетов. И среди известных имен оказался буклет …никому неизвестного северянина. Охотника, значилось в биографической справке. И в стихах – север, олени, тундра… Кто автор? Где он, покажите! – требовали мы. Дознались! Оказалось, что Клепиков придумал этого поэта и… написал «за него» стихи!

Вот такие талантливые, смышленые, а порой и озорные мужики были в нашем активе. Из него пришли в Союз писателей Зот Тоболкин и Геннадий Сазонов, Анатолий Васильев и Сергей Шумский, Станислав Мальцев и Юрий Надточий, Николай Смирнов и Андрей Тарханов, Маргарита Анисимкова и Раиса Лыкосова, и другие, ныне здравствующие и активно работающие – прозаики, поэты, публицисты…

Так писал о рождении писательской организации Константин Лагунов, избранный в 1963-м её первым руководителем. Здесь бы и поставить мне точку – в главке о нашем начале, о рождении профессиональной организации тюменских писателей, в составе которой автор данных строк прошел немалый путь.

Но напрашивается существенное дополнение о том, что коллеги мои, которые составили первый и последующий эшелоны нашего писательского содружества, были разными и по возрастным «параметрам», и по происхождению, и по судьбам человеческим. Двое из старших успели повоевать на Великой Отечественной Иван Ермаков и Евгений Ананьев-Шерман, другие детством своим иль отрочеством захватили военное лихолетье, далее – дети войны, родившиеся в пору четырех огненных военных лет, либо в первые послевоенные, но столь же пронзительные на события и мироощущения года. Все это, как говорят, «накладывало отпечаток».

Какие мы были – по духу, по характеру, по отношению к стране, к Родине, Отчизне? Это важно. И об этом надо знать идущим за нами литературным новобранцам.

Жили и сложно, и трудно. Но и вдохновенно. Были и остались патриотами Отечества. И в писаниях своих о том же подчеркивали. Незатейливо, просто сказал о времени, о поколении нашем один из нас – геолог и поэт Виктор Николаевич Козлов: «…Боже! Как же мы любили Свою страну… свою страну! Свою – от ночи до рассвета, В снегах, в слезах – СВОЮ! Не «эту».

В романтичных, задорных шестидесятых мы еще не знали об «этой стране», когда во главе её укоренятся выдвиженцы фарцы, тряпичничества, беззастенчиво тусовавшиеся тогда у подъездов гостиниц, клянча у иностранных туристов что-нибудь забугорное – с нашлепкой на «американском языке». Впоследствии они покажут нам «кузькину мать», которую хотел показать в нашу юную пору американским империалистам Хрущев, стуча снятым с ноги ботинком о трибуну ООН. Они поделят нас на богатых и бедных, вымаривая со свету белого, особливо русских людей, по миллиону в год…

Шестидесятые. Мы юные и молодые. Задор и радость в душе от свершений и устремлений, которые царят в обществе, особенно в нашем Тюменском крае. Эпоха первооткрывателей и первопроходцев. Как раз в эту пору выходит книгой поэма первого в стране поэта Александра Твардовского – «За далью даль». О ней говорит весь литературный мир. Она созвучна нашим мироощущениям и, как говорится, «целям и задачам». А эти строки становятся компасом в нашей жизни, в свершениях великой нашей Родины – СССР:

Когда думаю об Иване Михайловиче Ермакове, видится поле, чистые, просветленные березовые колки, духмяно пахнущие в июльскую пору разнотравья, слышится шелест осоки болотистых низин, а где-то возле озерка, возле речки, солончаковой прелью поскотин шибает. И текут по вольной лесостепи многочисленные коровьи стада, издалёка доносится тракторный гул, отчетливый колесный стук фургона или стукоток бензинового моторчика мехдойки. В небе, чуть пошевеливая крылами, висит коршун. Мелодично заливается жаворонок. И пылит полевой дорогой машина с белыми молочными флягами в кузове. Всадник вдали мелькнет, нет – не половецкий воин, не коварный степной лазутчик, а наш, приишимский, в выжженном солнцем, заскорузлом от пыли и пота картузе, сельский пастух.