В чужой стране - страница 25
Сегодня на кухне опять скандал: «ударник» стал требовать полную норму, кричать, что он работает лучше всех, а ему второй день не дают супа. Гитлеровец, дежуривший по кухне, посмотрел в бумаги и, найдя рабочий номер «ударника» в списке «саботажников», набросился на него с кулаками.
— Я тебе покажу, скотина! Саботаж! Пошел отсюда!
Сведения в лагерь передавались шеф-пурьонами, и в них все было правильно. А в списках, которые подавались на кухню — сплошная путаница. Кто это делал, чья работа? Шукшин спросил Тюрморезова, но тот только пожал плечами.
— Не знаю. Это не наши… Кто-то действует помимо организации! Но где, как — ничего не могу понять…
Спустя несколько дней в шахте опять появилась листовка, на этот раз напечатанная в типографии, на хорошей бумаге.
В ответ на эту листовку был выведен из строя 17-й забой, самый крупный забой шахты Айсден.
А еще через три дня взлетела на воздух компрессорная станция. Шахта остановилась.
Айсден наводнили гестаповцы, приехало начальство из управления лагерей, находившегося в Лувене. В лагере, в домах шахтеров начались повальные обыски. И снова — никаких следов.
Шахта не работала только шесть дней. Но этот взрыв был началом нового этапа борьбы: острой, ожесточенной, беспощадной. Враг понял, что в Айсдене действует сильная подпольная организация.
Когда Шукшин и Тюрморезов встретились, чтобы обсудить обстановку, Шукшин, возбужденно поблескивая глазами, сказал:
— Здорово сработано! Молодцы ребята. Взорвать компрессорную! Это же…
— Наши люди тут ни при чем. Я об этом ничего не знаю.
— Как? Ведь ставилась задача… — Шукшин недоуменно посмотрел на Тюрморезова.
— Нас опередили. Пока мы искали пути, как проникнуть в компрессорную, они сделали. И обвал в семнадцатой лаве… Это тоже они!
— Бельгийцы?
— Возможно. Но, кажется, что работают пленные. Почерк наш… Разумеется, вместе с бельгийцами. Вы листовки видели? Напечатаны в типографии. Печатают бельгийцы, а пишут русские.
— Я считал, что это наша организация…
— Нет, не наша. Параллельно с нами действует другая организация. Крепкая, хорошо связанная с бельгийским подпольем. Надо установить с ними связь. Предупредите своих людей. Я думаю, что они нас тоже ищут. Но будьте осторожны! Гестапо все подняло на ноги. Они пойдут на любые меры, чтобы нас нащупать. Кажется, из вашего барака завербовали еще двоих. Их обрабатывали в тюрьме… Одного я приметил. Спит недалеко от вас, лицо угреватое, узкоглазый.
— Монгол?
— Да, Монгол.
Первым «нащупал» вторую, отдельно действующую организацию старший лейтенант Дубровский. Он сообщил Тюрморезову:
— Якова Семенова, татарина, знаете? Маленький такой, рябой…
— Уфинский?
— Да, этот… Он меня все прощупывал, а потом предложил провести с ним операцию. Мы с ним в штреке вагонетки опрокинули, затор устроили…
— А это не провокация? Татарин и Шукшина пытался вербовать.
— Нет, не провокация. Я за ним неделю следил. Они хорошо работают. Как я понял, он старший тройки. Вчера они пневматический мотор долбанули… А сегодня я заметил, как он одному листовку подсунул. Рисково работает…
— Хорошо. Что он тебе сказал?
— Намекает, что есть организация.
— Ладно, проверим, — решительно проговорил Тюрморезов. — Сведи меня с ним.
Яков долго запирался: он ничего не знает, ни с кем не связан, он только хотел «намекнуть», что надо создавать подпольную организацию.
— Вот что, товарищ, ты не крути! — строго сказал Тюрморезов. — Дубровского ты знаешь. Тот, кто идет на диверсии, — на немцев не работает. Кто у вас старший? Ты должен свести меня с ним. Это необходимо. Совершенно необходимо!
Семенов поднял голову, посмотрел в глаза Тюрморезову.
— Я не могу говорить, понимаешь? Не знаю… Товарища надо спросить. Понимаешь?
— Хорошо, скажешь завтра. После смены, в душевой, когда я пойду одеваться, подойдешь ко мне. Ясно?
На другой день Яков передал Тюрморезову, что старший с ним встретится.
— Завтра, когда вторая смена уйдет, он будет в умывальнике котелки мыть. Понимаешь? Ты придешь стирать полотенце. На работу не ходи, получишь освобождение.
— Пароль?
— «Вы Якова знаете?» «Встречал в Уфе». Понимаешь?