В долине Аргуна - страница 46
— Да, мы знаем, что ты член партии, но мы знаем и то, в каком ты затруднительном сейчас положении. Уж одна твоя ссора с Ханбековым…
— Плевать мне на Ханбекова! Как и на Жуму!
— Напрасно, напрасно… Ханбеков — это сила! Мы тебя с этой силой примирим, и все твои дела придут в полный порядок. Жума — тоже сила. Ты имел возможность в этом убедиться. Сколько хитрых засад и ловушек ни ему строили! Сколько раз заносили над ним меч коварства! А он — как луч солнца, который не поймаешь в сети и не разрубишь мечом!
— Этот луч солнца довольно гнусно обошелся со мной. Когда он вернулся в Тийна-эвл, я помог ему с работой, с жильем. Я думал, что помогаю честному труженику. А теперь мои записки, в которых я просил тогда Приходченко и Ханбекова тоже кое-что сделать для Жумы, используются как улика против меня: якобы я намеренно и сознательно помогал религиозному фанатику. Эти записки, оказывается, Жума в свое время не передал по назначению, добившись своего и без них, а теперь он пустил их против меня.
— О, святая простота! — Бирка вскинул свои волосатые руки к небу. — Неужели ты не понимаешь и этого? Святой шейх обратил твои записки против тебя лишь для того, чтобы ценой кратких земных мук даровать тебе потом вечное блаженство.
— Хватит, Бирка, болтать. Я устал.
— Подумай, Товсултан. Если ты не будешь с нами, тебя ожидают муки на этом и на том свете.
— Ну, ладно, ладно. Я пошел.
— Значит, нет? Вечные муки же…
— Нет.
— Нет?
— Нет.
— Решительно нет?
— Решительно нет.
— Тогда дай выпить и закусить.
— Вот это разговор джигита!.. Кесират! Выйди к нам. Бирка хочет на тебя еще раз взглянуть.
Почти тотчас, словно была наготове, Кесират вышла из дома с большим блюдом, на котором красовался стакан водки, килограммовый кусок баранины и большой, с полметра, огурец.
Глава шестнадцатая
…— Спасибо, — сказал Бирка, отправляя в свою волчью пасть вторую половину полуметрового огурца. — Но все-таки ты будешь несчастен на этом и на том свете.
— Перестань мелочиться, — укоризненно покачал головой Казуев. — Неужели за стакан водки, кусок баранины и такой прекрасный огурец ты не можешь пообещать мне вечное блаженство?
— Мне дороже всего на свете истина! — Бирка поднял над головой перст, кривой и тонкий, как поросячий хвост. Он хотел сказать что-то еще, но в калитке показался Абдулрешид.
— Не знаю, о чем вы тут говорили, — тихо сказал старик после того, как все почтительно поздоровались с ним, — но я уверен, что вы говорили как добрые родственники.
— О, да! — тотчас отозвался Казуев. — Родственник-хозяин угощал родственника-гостя молодой бараниной, а гость сулил хозяину вечные муки.
— Это так? — Абдулрешид строго посмотрел на Бирку.
— Разреши мне удалиться, — не отвечая на вопрос, сказал захмелевший Бирка. — Мне очень грустно. Я пойду оплакивать судьбу Товсултана. Ассалам алейкум!
Старик проводил его до калитки. Они обнялись.
— Счастливого пути, брат.
Абдулрешид вернулся под ореховое дерево и начал молиться.
Сумерки уже сгустились. Вдали затихал гул моторов. На небе сияли звезды. В садовом арыке квакала одинокая, печальная, как Бирка, лягушка. А старик молился… Товсултан почтительно ждал окончания молитвы.
Пришедшая с работы Санет помогала матери накрывать на стол. Когда все было готово и Абдулрешид закончил молитву, Кесират позвала мужчин в дом ужинать. За столом и муж, и жена, и дочь делали вид, будто им легко, весело, но на самом деле у всех на душе было тревожно: все чувствовали, что старик зашел неспроста, и ждали неприятных вестей или трудного разговора. Наконец Абдулрешид отодвинул от себя пустую тарелку, откинулся на спинку стула и начал:
— Смотрю я на тебя, Товсултан, и старое сердце мое сжимается от боли.
«Начало многообещающее», — отметил про себя Казуев.
— Как трудно ты живешь! Какие у тебя плохие отношения с хорошими людьми. С хорошими и могущественными.
— Прежде всего, ты имеешь в виду Ханбекова и Жуму?
— Конечно!
— И советуешь мне наладить с ними отношения?
— Так поступил бы всякий, кого аллах не лишил разума.
— А для этого мне надо вступить в вашу секту? Именно к этому призывал меня до твоего прихода Бирка.