В джунглях Юга - страница 14
Толстуха словно только этого и ждала. Она разразилась довольным смехом и тут же решила показать все свое великодушие:
— Ну ладно, сегодня я что-то совсем как сумасшедшая. Будет, не обижайся, тебе на меня грешно обижаться. Я ведь не на тебя, на этих пьянчуг зла: вино в кредит хлещут как из фонтана, а расплачиваться не хотят — тут и гроша у них не вытянешь.
И пошла, волоча ноги, зажигать лампу, несколько раз напомнив мне, чтоб я ел, а то все остынет.
Мне пришлось сесть за стол. Она не переставала сетовать на свою несчастную судьбу, на бессовестных пьяниц, которые пользуются тем, что она одна-одинешенька, и не стесняются ее обманывать.
— Некоторые, — жаловалась она на своих недругов, — вообще считают, что вот-вот враги придут и все спишется, и не только не хотят платить долги, но еще и угрожают вдобавок…
Она совсем забыла про еду, и тарелка перед ней стояла почти нетронутая.
— Только не на пугливую напали! — с вызовом заключила она и наконец поднесла палочки ко рту.
— Еще бы! — с набитым ртом подтвердил я.
— Верно ведь? Пусть никто…
— Угу… С вашим авторитетом никто вас и пальцем не тронет!
Толстуха была довольна моей лестью. Но и в самом деле, в этом селении даже самые отъявленные бандюги не посмели бы коснуться и волоска на ее голове. Здесь почти все были у нее в долгу. Она всем давала деньги, а за каждый пиастр[15] в день набегало пять су. Потому-то и здоровался с ней на улице каждый встречный. Она хорошо умела из всего извлекать выгоду, и два засаленных кармашка на ее блузке, заколотые английскими булавками, продолжали разбухать.
— Ба Нгу сегодня приходил? — вдруг спросила она.
— Я встретил его утром возле рынка. Он купил большую змею и приглашал меня на суп из ее мяса.
— Ах вот что! Не иначе, взял себе деньги, что мои должники для меня передали!
Я убрал посуду и, не зная, чем еще заняться, набрал воды в чайник и поставил кипятить. Толстуха отдыхала на бамбуковой лежанке, лениво обмахиваясь веером и жуя бетель[16].
Ночь была очень душной, без малейшего ветерка. Послеобеденная гроза, видно, показалась природе расточительностью, и сейчас, когда пришла ночь, духота все тяжелее наваливалась на землю.
— Добрый вечер, хозяюшка! Боже, в такую грозу попали, чуть не утонули! Так устала, но к вам как войдешь — сразу все точно рукой снимет! — раздался звонкий смех жены Рыбного Соуса, и она сама, в шелковой блузке цвета морской волны, показалась на пороге.
— Уже ели что-нибудь или подать? — приветливо спросила Толстуха, поднимаясь с лежанки, и подкрутила повыше огонь лампы.
Женщина потянулась как кошка, выгибая спину, глянула в сторону кухни, потерла свои белые, холеные руки и села.
— Спасибо, если б еще и не ели, так совсем бы не выдержали. Вот только от супа горяченького не отказалась бы.
— Сегодня у меня целый день было закрыто, совсем не торговала. Есть только рыба с перцем. Я пожадничала, наготовила много, а съели самую малость…
В харчевню, согнувшись, вошел Соус с бутылкой французского вина под мышкой и со связкой сушеных каракатиц.
— Эй, разогрей-ка их, — сказал он, разглядев меня в темноте кухни.
И, не дожидаясь моего ответа, вошел в кухню и сунул связку прямо мне в руки. Зажав под мышкой бутылку, он достал сигарету и чиркнул зажигалкой, быстро окинув кухню своими зоркими глазками.
Я раздул веером угли докрасна, разогрел каракатиц, взял лимон и толченый перец и вынес им.
Соус попросил дать ему вина и, усевшись на уголке стола, стоявшего у входа, принялся жевать каракатиц, макая их в вино. Его жена устроилась за столом в глубине харчевни, у самой стены. Увидев, что она налила в стакан французское вино и добавила туда сахар, я поспешил поставить перед ней мисочку с кипятком.
— Какой услужливый мальчик! Тебе бы в богатых домах боем служить, а не подавальщиком в харчевне! — похвалила она.
Совсем как в прошлый раз, когда она готовила «лекарство от простуды», она поставила стакан с вином в мисочку, холеными пальцами проворно раскрыла складной нож, отрезала ломтик лимона и бросила в стакан.
— Отдыхайте пока. А я пойду искупаюсь, что-то жарко больно, — вздохнула хозяйка.