«В институте, под сводами лестниц…» Судьбы и творчество выпускников МПГУ – шестидесятников - страница 3
корреспондируется с Э. По. Мрачная мистика, фатализм и пессимизм высмеиваются Глазковым дерзко и остроумно:
«…И на все мои вопросы, где возможны «нет» и «да», отвечал вещатель грозный безутешным: – Никогда!.. Я спросил: – Какие в Чили существуют города? Он ответил: – Никогда! – и его разоблачили» (1938).[3]
Необычная внешность Н. Глазкова, его пластичность привлекали кинорежиссеров. Он снялся в массовке «Александра Невского» у С. Эйзенштейна, сыграл Летающего мужика в фильме «Андрей Рублёв» А. Тарковского. Он и в жизни так же отчаянно стремился прочь от унылого быта, от житейской пошлости, и его крыльями были его стихи…
Алексей Терновский
Наш учитель, наш кумир, наш друг.
Семён Богуславский
Алексей Терновский (1920–2000 гг.), литературовед, профессор МПГУ.
Отец А. Терновского был врачом на Первой мировой войне, заведовал кафедрой нормальной анатомии в Казанском университете, одним из первых в 1944 г. был избран в только что созданную Академию медицинских наук.
Мама тоже была медиком. Но Алексей Васильевич в медицину не пошёл: увлекался литературой, театром, мечтал стать артистом. «Я побоялся, что не сумею стать хорошим актёром, а множить число плохих смысла нет, – рассказывал А. В. Терновский. – И я стал отважно сдавать экзамены в наш институт, который тогда назывался МГПИ им. А. Бубнова. Правда, через год имя Бубнова, наркома просвещения, было снято, потому что он был репрессирован, и в 40-м г. наш МГПИ получил имя Ленина. Нам пришлось сдавать и химию, и физику, я уж не говорю про историю, русский и иностранный языки. Но мне дьявольски повезло на сочинении, потому что одна из тем была посвящена известному поэту-песеннику Лебедеву-Кумачу, а я очень хорошо знал его песни и биографию. Я целое исследование написал, которое привлекло внимание комиссии и обеспечило мне «зелёную улицу». Так я стал студентом литфака МГПИ и постепенно начал осваиваться в своей группе».[4]
С ним учился будущий знаменитый радиорепортер Борис Лещинский, ставший известным преподаватель Литинститута им. А. М. Горького Михаил Ерёмин, дочь известного библиографа и литературоведа Евгения Шамурина (одного из составителей лучшей в то время поэтической антологии начала XX в.) Софья Шамурина, которая тоже стала литературоведом, преподавателем библиотечного института. Алексей Васильевич сетовал, что у них на курсе почему-то не преподавали знаменитые братья Соколовы, специалисты по фольклору. Но зато читали лекции Б. И. Пуришев, Н. А. Трифонов, И. В. Герчиков, Б. А. Этингин (погибший потом на Великой Отечественной войне), И. М. Нусинов и И. В. Устинов (репрессированные в 30-е гг.).
Вспоминая МГПИ своей юности, А. В. Терновский говорил: «Общая атмосфера в институте в довоенные годы была, я бы сказал, подъёмная. Финская война, на которой побывал целый ряд наших студентов, немного поколебала наш оптимизм. Но, тем не менее, мы верили в свою страну, верили в победу… Современные студенты, конечно, находятся в лучшем положении, чем мы. Мы были лишены возможности открыто высказывать свои суждения и взгляды-это было опасно. Мы были лишены литературы, которая вернулась к читателям лишь недавно. Нам даже Есенина не давали читать! А сейчас возможности неограниченные, и можно лишь пожелать нашим студентам воспользоваться этими возможностями в полной мере и сделать то, что мы не смогли, к сожалению, сделать».[5]
А. В. Терновский был однокурсником и другом Н. Глазкова, популяризатором его творчества. Еще в 1940 г. А. Терновский напечатал на машинке «Полное собрание сочинений Глазкова», включавшее около двухсот стихотворений, а в 1989 г. стал составителем сборника «Воспоминания о Н. Глазкове». Вёл на филфаке спецкурс, посвященный творчеству своего однокашника. А. Терновский был не только замечательным учёным-литературоведом, педагогом, но и поэтом. В своих ранних стихах он, следуя традициям В. Маяковского, увлекался словотворчеством, каламбурными рифмами. У него есть стихотворение, построенное на… преднамеренной опечатке – прием, которым пользовались футуристы.
«Я одолел дела и дали, сокрытые в житейском дыме. А те, кто дрались и страдали, недаром названы