В каждую субботу, вечером - страница 9
Туся хотела рассердиться на маму, но вместо этого рассмеялась.
— Ты все никак не можешь привыкнуть к светомаскировке!
— А пора бы, — заметил, улыбнувшись, Ярослав.
Мама не ответила на его улыбку. Она казалась такой жалкой, растерянной.
— Я все понимаю, — сказала она. — Давно уже… Я даже пасьянс раскладывала, будет ли Туся счастлива…
— Ну? — весело, чересчур весело, спросил Ярослав. — Как, вышел?
— Со второго раза, — грустно ответила мама.
Протянула руку Ярославу, прощаясь, и он задержал ее ладонь в своей.
— Я ничего другого не хочу, — начала мама. — Ничего другого. Пусть все хорошо…
Она не докончила, повернулась, выбежала из комнаты.
Ярослав закурил, отгоняя рукой табачный дым от Туси.
— Мы будем счастливы, — сказал просто, уверенно. — Вот подожди, война кончится, и мы с тобой заживем…
— Слушай, — сказала Туся. — Чайник-то, наверное, уже весь выкипел…
Она принесла чайник, расставила на столе чашки, положила по два кусочка сахара на блюдечко и оладьи.
— Все. Больше у нас ничего вкусного нет.
Ярослав беспечно махнул рукой:
— У нас будет все самое вкусное. Отец посылки присылает, и нянька моя знаешь какая искусница…
— Нянька тебя вырастила? — спросила Туся.
— Да, она у нас очень давно. Еще с тех пор, как отец первый орден получил…
— Твоего отца не возьмут на фронт? — спросила Туся.
— Пока не думаю. Он же на Дальнем Востоке, там тоже нужна армия.
Ярослав задумчиво помешал ложечкой в чашке.
— Скажи, а что, твой отец бросил маму или она сама с ним разошлась?
— Он не бросил, — горячо возразила Туся. — И мама с ним никогда бы не разошлась.
Посмотрела на Ярослава, наморщив лоб. Она никому не говорила об этом. Только Асмик и Сережке. И еще Сережкиному отцу. А больше никому. Но Ярослав должен знать. В сущности, завтра они уже будут мужем и женой. А разве между мужем и женой бывают какие-то тайны и недомолвки?
— Папу арестовали, — сказала она.
— За что? — спросил Ярослав.
Туся пожала плечами.
— За спекуляцию? Или еще за что-нибудь?
Туся молчала.
— За что? — повторил Ярослав.
— Я не знаю.
— А, — протянул Ярослав.
Он вынул новую папиросу, зажег спичку, но так и не прикурил.
— Так вот в чем дело…
— Папа был строитель. У него были молодые проектировщики, он им доверился, он вообще был такой доверчивый… А потом дом рухнул, жертв много…
— Однако, — заметил Ярослав.
— Да, — сказала Туся. — Всех судили, и папу тоже…
— С поражением в правах?
— Не знаю.
— Ничего-то ты не знаешь. И конфискация была?
— Не помню…
Ярослав отодвинул стул, встал из-за стола.
— Ты чай не допил, — сказала Туся. — Остыл, наверно, — налить свежий?
— Нет, не надо.
Туся сказала, машинально помешивая ложечкой в чашке:
— Может быть, мне надо было тебе сразу рассказать обо всем?
— Какая разница, — ответил Ярослав, — раньше или позже? Что это меняет?
— Но ты расстроен, мне кажется.
Ярослав улыбнулся. Тусе подумалось, что улыбаются только его губы, а глаза — неподвижны.
— Что ты, — сказал он. — Чем это я расстроен? — Сосредоточенно побарабанил пальцами по столу. — Мне пора.
— Еще рано, — заметила Туся.
— У меня же нет ночного пропуска, Туся.
Обычно он звал ее «Рыжик», очень редко по имени. И ее имя «Туся» прозвучало необычно и странно, словно он забыл и теперь с трудом припомнил.
Она взглянула на него, но он смотрел в сторону. И потом, вспоминая об этой, последней их встрече, Туся не могла простить себе свой взгляд, молящий и, как ей казалось, униженный.
— Надо идти, — сказал Ярослав. — А то опять, как вчера, будет воздушная тревога…
Каждый раз, когда они расставались, Туся говорила:
— Значит, до…
И Ярослав продолжал:
— Завтра…
И теперь она тоже сказала:
— Значит, до…
— Ну конечно, — торопливо сказал Ярослав, быстро глотая слова, словно боялся, что она перебьет его. — Завтра, как мы и договорились. Ты будешь готова, конечно?
Туся кивнула.
— Вот и хорошо, просто чудесно, — он говорил все так же быстро. — Я зайду за тобой, и все будет отлично. Понимаешь? А пока дыши носом и ложись спать…
— Слушаюсь, — ответила Туся.
Он посмотрел на нее. Может быть, хотел еще что-то сказать, но не сказал ничего. Повернулся, закрыл дверь.
В конце коридора затихли его шаги.