В кольце твоих рук - страница 57
Наконец Августа произнесла первое, что ей пришло в голову:
— Ты позовешь меня, когда начнутся роды? — Они покосилась на Сирабелль.
Питер поцокал языком:
— Мисс Августа, вы же знаете, что вашему брату это не понравится.
— Но почему? Раньше он мне всегда разрешал…
— Раньше вы были маленькой, мисс Августа. Теперь вы — юная леди, и ваш брат хочет, чтобы вы вели себя, как леди.
Августа нахмурилась:
— «Саймон хочет»… Питер, если б ты знал, как мне надоело быть этой самой леди! Я понимаю: Саймон заботится обо мне и все такое, но иногда его забота заходит уж слишком далеко… Как он не понимает, что заставляет меня делать то, чего я не хочу!
— Он просто беспокоится о вашем будущем, мисс Августа. — Питер подошел к верстаку. — Скоро вам придется выходить замуж, создавать собственную семью…
Эти слова снова напомнили Питеру о том, какое разное будущее их ожидает.
В глазах Августы — во всяком случае, так показалось Питеру — отразилось удивление:
— Питер, ты, конечно, шутишь! Да кто же на мне женится!
У Питера подступил ком к горлу. Ему хотелось броситься к Августе, взять в свои руки это дорогое ему лицо, расцеловать… Но он лишь тихо произнес:
— Любой мужчина, если только он в своем уме, почел бы за честь…
Он посмотрел на нее, и этот взгляд говорил так много…
Неизвестно, что случилось бы дальше, если бы в этот момент не послышался звук приближавшейся кареты. Питер очнулся первым. Он удивленно пожал плечами, словно выходя из забытья, и поспешил к выходу. Августа последовала за ним. Сердце ее замирало.
— Вы ждете гостей, мисс Августа? — удивленно спросил Питер.
— Нет, — Августа и сама была не на шутку удивлена, — но в такое время года гости иногда являются без приглашения…
Она вдруг остановилась, щуря глаза от слепящего солнца.
— Боже праведный, это же Саймон!
— И с ним какая-то женщина… Что-то я не припомню, чтобы хозяин собирался завести новую служанку.
— Что же все-таки произошло? — недоуменно спросила Августа.
— Судя по его лицу, — заключил Питер, — вряд ли что-то очень приятное…
Тут оба переглянулись и бегом бросились к карете.
Если что-нибудь и могло сломить волю Сторм, так это двухдневное путешествие по ухабистым дорогам, показавшееся ей бесконечным. От жары и дорожной пыли она чувствовала себя совершенно разбитой, не говоря уже о тряске, превратившей все ее тело в сплошной синяк. Весь день она ехала со связанными руками и ногами, а единственным «развлечением» было презрительное молчание ее спутника. На ночь они остановились в небольшой гостинице на границе Виргинии и Северной Каролины, где Сторм приняли за служанку Саймона и поместили в крохотном предбаннике рядом с его номером. Здесь Сторм почувствовала себя настолько уставшей, что даже не притронулась к еде. О попытке побега не могло быть и речи. Она обессиленно повалилась на набитый соломой тюфяк и впала в забытье, а на рассвете пытка возобновилась.
Когда они наконец подъехали к дому, Саймон все так же молча развязал ее путы, но от долгой неподвижности она не могла пошевельнуть ни рукой, ни ногой.
Сторм с трудом вылезла из кареты и встала, покачиваясь на негнущихся ногах и потирая онемевшие запястья. Глаза ее с трудом различали большой дом, амбары, клумбы с цветами, столпившихся любопытных слуг… От усталости в голове не осталось ни одной мысли.
Сторм смутно разглядела, как полная круглолицая девушка, рядом с которой стоял темноволосый слуга, с удивленным и радостным видом кинулась в объятия Саймона.
— Саймон! — воскликнула девушка. — Почему ты вернулся? Что-нибудь случилось?
Во взгляде Саймона сразу что-то переменилось, и Сторм решила, что это, наверное, его жена.
— Привет, крошка! — Глаза Саймона сияли. Обнимая девушку одной рукой, другую он протянул темноволосому слуге. — Питер, черт подери, рад тебя видеть!
— Вы так волнуетесь, хозяин, — произнес Питер, — словно уезжали на год, а не на две недели! Что же все-таки произошло?
Саймон усмехнулся:
— Мне и самому кажется, будто прошел целый год! — Он снова прижал девушку к себе и поцеловал ее в голову.
Сторм, глядя на это, передернулась. Она не любила, когда кто-то чувствовал себя счастливым, в то время когда она несчастна; к тому же Саймон торжествовал слишком легкую, незаслуженную победу.