В концертном исполнении - страница 32

Он поднял бокал, показал жестом, что пьет за Лукария. Вино оказалось отменным, с приятной, едва различимой горчинкой.

— Между прочим, — продолжал Евсевий, явно чувствуя себя лучше и свободнее, — договорились об обмене сумасшедшими. Я-то тихий, мне в первую группу не пробиться, но, думаю, со временем дойдет очередь и до меня. Если повезет, поеду к немцам или шведам, а к американцам не хочу, больно уж они шумные…

Он поднял глаза на Лукария, тяжелой ртутью в них стояла настороженность.

— Как тебе удалось меня найти? Ах да, — спохватился он, — я совсем забыл, мне говорили, что в своем восхождении ты достиг больших высот! Сказали даже, что светлый дух по силе не уступает ангелам!

Лукарий улыбнулся.

— Природа человеческой силы иная, да и на пути просветления высот не бывает, одна лишь работа…

Он решил не рассказывать Евсевию о ссылке, как не сказал, каких трудов ему, опальному, стоило найти его самого в этой клинике. Досконально зная природу человека, Лукарий понимал, что эта новость не опечалит друга его детства, а выслушивать фальшивые утешения ему не хотелось. Кроме того, это могло нарушить его планы, и он поспешил изменить тему разговора.

— Ну, а ты почему здесь оказался?

Евсевий не спешил отвечать. Долив себе вина, он поднял бокал на уровень глаз, посмотрел сквозь стекло на Лукария.

— Прячусь.

— От кого?

— От самого себя, — Евсевий с видимым удовольствием сделал большой глоток, — да, да, от себя! Это не так просто объяснить… Видишь ли, ты идешь своим путем, Серпина сделал карьеру, служа темным силам, а я, грешный, решил, что мое место в психушке, и это вовсе не лишено логики.

Евсевий допил вино, поставил бокал на стол. Лицо его было печально, глаза задумчивы. Лукарий вдруг вспомнил то их далекое детство, и волна теплых чувств захлестнула его, наполнила сердце жалостью к другу. В туманной дали веков он разглядел маленького белобрысого мальчишку, вечно босого и грязного, но счастливого простым счастьем принадлежности к миру. Он увидел высокий берег реки, изваяние бога Перуна и открывавшийся вид на бескрайние лесные просторы. Крутоносые ладьи шли под белыми парусами к далекому морю, а они, трое сорванцов, смотрели с косогора им вслед и мечтали о будущей жизни.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Евсевий покачал головой:

— Я знаю, ты меня жалеешь. Не жалей! Я сам выбрал свою дорогу. Ты всегда был добр и силен, и сейчас многое тебе подвластно, но для меня ты сделать ничего не можешь.

— Я хотел бы попробовать… — Лукарий положил руку на плечо друга, но тот лишь улыбнулся.

— Ты ведь не можешь изменить великий закон причины и следствия, закон кармы? — спросил он. — Вот видишь, никто не может, даже Он.

— Но почему сумасшедший дом?

— Сейчас объясню. — У Евсевия был вид человека, смирившегося с обстоятельствами собственной жизни. — Понимаешь, каждый из нас носит в душе семена рая и ада. Ты прекрасно знаешь, что своими земными поступками, своими мыслями и желаниями человек лишь определяет, какой дорогой пойдет в послесмертии: продолжит ли восхождение к свету или ему предстоит спуститься в преисподнюю. Движимые законом кармы, люди возвращаются на Землю до тех пор, пока однозначно не выяснится, к какому из двух миров они принадлежат. Когда же это становится ясным и все сомнения отброшены, прекращается цепь реинкарнаций. — Евсевий облизал пересохшие губы. — Все это я понял очень рано, потому что с младых ногтей читал древние книги, и, честно скажу, перспектива выбора меня не обрадовала. Я слишком люблю земную жизнь, чтобы уйти в послесмертие, люблю видеть этот пусть несовершенный, но такой радостный и красочный мир. Ведь нет же ничего дурного в наслаждении лежать в густой траве и смотреть, как высоко над головой плывут медленные, величавые облака.

Я знаю, ты поймешь меня, если я просто скажу, что люблю жить человеком на Земле. — Евсевий мельком посмотрел в окно, где под теплым ветерком шелестел свежей листвой парк. — И вот тогда я задумался: как же жить, чтобы сам неумолимый закон кармы раз за разом заставлял тебя вновь рождаться человеком. И я нашел ответ! Если не совершать никаких поступков, не допускать ни мыслей, ни желаний, то это означает, что ты не готов к выбору послесмертного пути. Не сделав же этот выбор, ты никогда не будешь допущен в потусторонний мир и, значит, будешь жить человеком до дня Его Страшного суда. Ты понимаешь, самое главное — удерживать равновесие между добром и злом! Поэтому и психушка: здесь никто от тебя не ожидает поступков, а отсутствие мыслей считается абсолютно нормальным. Здесь я не хороший и не плохой, не добрый и не злой — я никакой.