В краю лесов - страница 23

Ему было досадно, что отец Грейс как будто вовсе забыл о вчерашнем и сегодня не отпускает ее ни на шаг, хотя сам говорил об их помолвке как о решенном деле. С такими чувствами он бродил за толпой взад и вперед, пока шел аукцион, ни с кем не вступая в разговоры. Наконец торг закрылся, и лишь тогда Джайлс осознал размеры своих приобретений. Сотни жердей и стволов числились за ним, а между тем ему нужно было от силы несколько вязанок прутьев, чтобы работник Роберт Кридл быстрей разводил огонь.

Теперь, когда аукцион кончился, Джайлс решился заговорить с лесоторговцем, однако Мелбери был холоден и краток, Грейс тоже казалась недовольной и смотрела на него укоризненно. Только тут до него дошло, что он, не желая того, перебил у Мелбери лес и взял как раз то, что заранее облюбовал лесоторговец. Обронив всего несколько слов, отец и дочь направились в обратный путь.

Терзаемый мукой раскаяния, Джайлс стоял на поляне до тех пор, пока все не разошлись по домам. Он видел, как Мелбери, не оборачиваясь, шагал рядом с дочерью. Позади них на просеке показалась какая-то дама верхом, ехала в ту же сторону, что и Мелбери, и скоро их нагнала. Лесоторговец снял шляпу, дама остановилась. Издалека было видно, что между ними завязалась беседа. Во всаднице – не столько по очертаниям фигуры, сколько по ливрее грума – Джайлс угадал миссис Чармонд.

Собеседники долго не трогались с места и, казалось, успели много сказать друг другу. А когда, наконец, Мелбери и Грейс снова зашагали по просеке, в их поступи появилась некая легкость.

Тогда отправился домой и Уинтерборн. Не желая допустить, чтобы из-за какого-то недоразумения в его отношениях с Мелбери появилась холодность, он пошел к нему в тот же вечер. У ворот ему бросилось в глаза, что окно одной из спален ярко освещено. В нем он увидел Грейс, зажигавшую свечи; в правой руке она держала тоненькую свечку, левую прижимала к груди; она задумчиво следила за каждым фитильком, словно видя в разгорающемся пламени жизнь, которая вступает в пору расцвета. Недоумевая, что бы могла означать эта иллюминация, Джайлс вошел в дом и увидел мистера и миссис Мелбери в состоянии сдержанного возбуждения, о причине которого мог только гадать.

– Простите мое поведение на аукционе, – сказал Джайлс. – Просто не соображал, что делаю. Я пришел сказать, что вы можете взять любую партию леса из того, что я купил.

– Полно, полно! – ответил лесоторговец, махнув рукой. – Тут столько забот, что я об этом давно позабыл. Нам сейчас приходится думать совсем о другом, так что не беспокойся.

Лесоторговца, по-видимому, занимали соображения более возвышенные, нежели лесные торги, и озадаченный Джайлс перевел взгляд на миссис Мелбери.

– Грейс приглашена назавтра в Хинток-хаус, – услышал он. – Сейчас она примеряет платья. Ей, должно быть, нужна моя помощь. – С этими словами миссис Мелбери вышла из комнаты.

Нет ничего удивительнее, чем язык, временами обретающий совершенную независимость. Мистер Мелбери понимал, что бахвалится. Он всегда осуждал зазнайство, особенно в беседах с Джайлсом, однако, когда разговор касался его Грейс, рассудок немедленно покидал министерство речи.

Уинтерборн выслушал новость с удивлением, радостью и некоторой опаской. Он повторил слова миссис Мелбери.

– Да, – подтвердил гордый отец, без стеснения раскрывая то, что все равно не в силах был удержать в тайне. – Сегодня по дороге с аукциона мы встретили миссис Чармонд – она выезжала верхом. Сначала мы потолковали о делах, а потом она разговорилась с Грейс. Удивительно, как она оценила Грейс за какие-нибудь пять минут. Этакие чудеса делает образование! Они сразу сошлись. Миссис Чармонд, понятно, изумилась, что такая штучка – ха-ха! – вышла из моего дома, и, в конце концов, пригласила дочку к себе. Сейчас мисс Грейс как раз перебирает всякие платья, кружева – надо ведь одеться к лицу. – Так как Джайлс не отвечал, Мелбери предложил: – Я сейчас позову ее сюда.

– Нет-нет, не надо. Она же занята, – быстро возразил Уинтерборн.

Почувствовав, что вся его речь была предназначена для Уинтерборна и ничего не значила для него самого, Мелбери тотчас раскаялся. Выражение его лица изменилось, и, делая над собой усилие, он тихо проговорил: