В кругах литературоведов. Мемуарные очерки - страница 20
Популярность романа поддерживалась всеми мыслимыми средствами. В некоторых изданиях к его тексту прилагались целые «хрестоматии» восторженных высказываний таких деятелей, как Зоя Космодемьянская, молодогвардейцы Георгий Арутюнянц и Валерия Борц, Александр Маресьев, Юрий Гагарин, дружно рассказывавших, чему их научил герой прославленного романа. Валентина Терешкова называла роман Войнич «самым потрясающим, запавшим в душу». Словом, «Овод» – это было святое. И вдруг выясняется, что это святое читатель получал в подпорченном виде.
Хочу сразу предупредить: я не утверждаю, что те дефекты, на которые я укажу ниже, касались всех послереволюционных изданий романа. По сведениям «Краткой литературной энциклопедии», их и к 1962 году было более 100, а сейчас Интернет уже сообщает о 150. Понятно, что проверить их все немыслимо, я подержал в руках десяток или чуть более, нижеприводимые цитаты даются по следующей книге[26]. Переводчик, как и во многих подобных случаях, не указан.
Приведу лишь несколько примеров, которые дают достаточное представление о тенденции, породившей эти искажения и купюры.
Вот записка, которую Артур адресовал Монтанелли перед своим бегством в Южную Америку, – очень важный документ, фигурирующий в романе дважды: в тюрьме, на предсмертном свидании, Риварес вновь предъявит его кардиналу. В советских изданиях печатался такой текст:
«Я верил в вас, как в бога, а вы лгали мне всю жизнь» (с. 65).
А вот что написала Войнич:
«Я верил в вас, как в бога. Но бог – это глиняный идол, которого можно разбить молотком (God is a thing made of clay, that I can smash with a hammer, p. 89), а вы лгали мне всю жизнь».
Переживания Артура, как они были напечатаны в переводах:
«И из-за этих-то лживых, рабских душонок он вытерпел все муки стыда, гнева и отчаяния!..» (С. 64.)
А вот неискаженный текст:
«Из-за этих-то лживых, рабских душонок, из-за этих немых и бездушных богов (these dumb and soulless gods, p. 89) он вытерпел все муки стыда, гнева и отчаяния».
Во время последнего разговора с Монтанелли Риварес бросает ему обвиняющие слова: «Обратитесь к своему Христу. Он требовал все до последнего кодранта, так следуйте же его примеру (Go back to your Jesus; he exacted the uttermost farthing, and you’d do the same, p. 284-285)». Эта фраза исключена при переводе. Посмеиваясь над Монтанелли, призывающим бога, Риварес «советует» ему: «Громче зовите» – и усиливает ироническое звучание этого совета предположением: «Он, может быть, спит (perchance he sleepeth, р. 292)». Переводчики, видимо, сочли такое предположение неуважительным для бога и исключили его.
И еще один, может быть, самый поразительный пример. Сцена расстрела. Все считают, что Риварес уже мертв. Но он неожиданно поднимает голову и обращает к Монтанелли последний обвиняющий вопрос: «Падре, вы… удовлетворены?» (с. 270). Но в неискаженном тексте романа этот вопрос звучал иначе, с несравненно большей обвиняющей силой: «Падре, ваш бог удовлетворен? (Padre, is your God satisfied? P. 299)».
Обнаружив все это, обиженный за такое обращение с его любимой книгой харьковский студент состряпал и направил в «Литературную газету» небольшую статью, или заметку, которая в меру моего тогдашнего умения разоблачала эту позорную ситуацию. Сотруднику, который со мной беседовал (если мне не изменяет память, его фамилия была Зверев), она поначалу понравилась. Но потом не то он сам, не то какое-то более высокое начальство сообразило, что приближается 90-летие со дня рождения Э. Войнич, и в канун такой торжественной даты сообщить ей (а она была еще жива!), что советская власть десятилетиями печатала ее прославленный роман с искажениями, внесенными цензурой царских времен, значило бы оскандалиться с головы до ног.
Вопрос решили так, как это обычно делалось при советской власти. Статью мою не напечатали, но мне сообщили, что какому-то издательству предписано выпустить в свет двухтомник писательницы, в котором читатель найдет неискаженный текст романа. Наверное, это было сделано, и всю эту постыдную историю безмолвно и бессовестно замяли.