В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов - страница 2

Перед нами беседы двух думающих людей, интересы которых ох­ватывают весь мир. Один из них — член партии, а другой — беспар­тийный, но нет ограниченности в их подходе к тем или иным вопро­сам. Они хорошо видят все, что происходит в стране и мире. Крите­рием оценки происходящего для них становится только одно — на­сколько оно соответствует интересам народа, Родины. Стержнем всего является патриотическая, а не идеологическая доминанта. Постоян­на забота о судьбе России, русских. Предчувствие трагических катаклизмов, потрясений пронизывает собой все беседы двух сынов своего времени, верных сынов России.

Не исключено, что теперь, после ухода из жизни Л.М. Леонова, появятся попытки представить многое в его творчестве не таким, ка­ким оно было на самом деле. Прежде всего, это отношение великого писателя к советскому обществу, к идее социализма. Сейчас стало правилом изображать, как, живя в СССР, многие якобы были во внутренней эмиграции, как бы в подполье, держа камень за пазухой, но не демонстрируя своей сути из чувства боязни за собственную шку­ру. Были такие двурушники, прежде всего, среди членов КПСС вер­хушечного слоя. Они стали неистовыми «демократами», когда им это оказалось выгодно.

Л. Леонов был чистым и честным человеком. Он понимал значение нового мира, ставшего вехой в истории человечества, сам участвовал в его становлении и говорил о своей ответственности перед обществом. Он лучше других, с горних высот большого художественного таланта, видел искажения и уродство в реализации великого замысла, начиная с первых шагов революции — наверно, уже с тех дней, когда он вместе с другими красноармейцами оказался на Сиваше.

Он на протяжении своего творческого пути пережил столько нео­боснованных нападок, травли, угроз, что на собственном опыте на­учился прекрасно разбираться в истинной цене вещей. Его ненависть к несправедливости, злу, тупости не была абстрактной, она насыще­на не только эмоциями, но и глубокой трагической мыслью о круше­нии, постигшем страну из-за предательства бюрократической верхуш­ки, продажной интеллигенции, попрания высокого народного идеа­ла. Не было инфантильности в этом сверхмудром человеке, когда он не терпел проявлений всего этого и в Союзе писателей, где тысячи примазавшихся к литературе во главе с бюрократическим руковод­ством мешали работать талантливым писателям. А ведь литература для него была главным делом жизни. При советской власти наиболее бла­гоприятные условия создавались в литературе для тех, кто ловко при­страивался к Союзу писателей, схема управления которым копирова­ла государственные властные структуры. Это были родоначальники одолевших литературу и культуру современных тусовщиков. Их тогда называли по-другому. Но саранча остается саранчой, как ее ни назо­ви. И тогда талантливым русским писателям, в особенности моло­дым, жилось нелегко. Не говоря уж о самом страшном — репрессиях, которые уничтожили многих, какую травлю своих «коллег», доносов братьев-писателей пришлось выдержать многим талантливым русским писателям! А сколько из них сложило голову, подобно Павлу Васильеву!

Судьба самого Л. Леонова с бесконечными нападками критиков-групповщиков — знамение времени. Он как-то сказал, что смерть проходила рядом с ним не менее двенадцати раз. Параллельно разво­рачивалась история гениального М. Шолохова. Сколько он писал свои произведения, столько и ходил в плагиатчиках «Тихого Дона». А раз­ве гению не больно? Стоит только вообразить себя на его месте и станет так тоскливо жить русскому в России, что удивишься, как этому человеку удавалось выдерживать все обрушившиеся на него испытания. И как теперь удается другому нобелевскому лауреату — А. Солженицыну — делать вид, что он не участвовал в этой травле гения? Или хуже того — он до сих пор, похоже, считает, что по справедливости благословил своим предисловием изданный в Париже пасквиль на Шолохова. Теперь он раздает премии русским писателям — может, замаливает грехи молодости?

Если уж столь великие русские писатели, как Шолохов и Леонов, не могли защититься от травли, то что оставалось молодым, таким, как Николай Рубцов?