В лабиринтах вечности - страница 10
— Во-первых, иероглифы написаны красным!
— И?
— Красный цвет — цвет проклятий!
— А…
— Вот этот знак — сидящая женщина — означает…, а… естественно, означает «женщину». А вот этот подобие вашей маковки церкви, «нефер» и говорит, что она была «красива». А этот знак читается: «кеми», и переводится, как «черный», но, как я понимаю, здесь он обозначает «Египет». Дальше идут несколько иероглифов, которых я пока не знаю, они раньше мне не встречались, но вот последние, — он задумался. — этот знак: «Бен», обозначает «дочь», а второй…, второй похож на слово «проклятие»! Этот обозначает иероглиф «отец» и картуш Рамсеса второго: «Усер-Маат-Ра». И мы почти можем прочитать: «Красавица… дочь… Кеми, то есть Египта…, или нет, как-то не так…. Дочь… Кеми — красавица… проклята отцом Рамсесом вторым!».
— Точно! Я знаю этот картуш, — вновь перебил его Сергей, обрадованный тем, что увидел знакомые знаки.
Хамид снисходительно улыбнулся, немного надо иметь ума, чтобы узнать картуш Рамсеса Великого — самый распространенный во всём Египте!
— А имя? Ее имя есть? — Сергей, поправляя очки, вглядывался в иероглифы, словно он мог что-то в них понять. — И что ты здесь видишь? Здесь же почти ничего не видно!
— Нет, имени нет! Или… смотри, ты прав, иероглифы нанесены так, что их фактически не видно, и я думаю, это сделано специально!
— Зачем?
— Видишь ли, Рамсес отправил свою дочь в царство Осириса без погребения, без имени, тайно, явно желая, чтобы она никогда не достигла бы полей Истины или, как они ещё говорили Дуата, и чтобы её душа вечно скиталась между мирами и страдала! Он проклял собственную дочь, а посему приготовил ей страшную смерть — оставив без имени и должных инструкций. Я не удивлюсь, если окажется, что она была замурована здесь живой!
— О боже, что бедняжка могла такое совершить, чтобы принять такую страшную смерть?
— Да, нет! Это я так просто сказал, для большего, так сказать, трагизма… Такого не могло бы быть! Но!.. Но она полюбила хабиру! — сказал Хамид, задумчиво проводя пальцем по иероглифам, еле видимым на камне. — Полюбила Хабиру! Еврея!
Когда он произнёс последнее слово, словно лёгкий вздох послышался у Сергея над самым его ухом, он оглянулся… Никого! Вопросительно посмотрел на Хамида — тот был спокоен и невозмутим.
«Показалось?! Наверное, ветер?!»
Сергей пробормотал:
— Там так и написано?
— Да! — чеканно произнес Хамид, и, тыкая в каждый иероглиф пальцем, чётко и жестко выговаривая каждую букву, словно теперь сам хотел ещё раз убедиться в том, что произошло здесь тысячелетия назад и самому уверовать в правильность такого поступка фараона.
— Полюбила еврея и была проклята Рамсесом и оставлена здесь на вечные муки!
К его интонации примешивалась национальная неприязнь арабов к евреям, а также арабский максимализм к любым неповиновениям родительской воле, да так, что последние слова звучали, как одобрение жестокого поступка разгневанного отца. Его слова откликались в звонких скалах и, устремляясь вниз на равнину, они рокотали, как воды Нила, и, бушуя и клокоча, несли только ненависть и презрение.
Сергей замер, его сердце сжималось в холодных тисках и с каждым произнесённым Хамидом словом, и с каждым вздохом ему становилось всё хуже и хуже, словно кто-то невидимый холодной рукой пытался порвать ту жизненную нить, что связывала его сердце с миром.
— Не кричи так! — прошептал он, одной рукой хватаясь за сердце, другой пытаясь остановить Хамида. — Подожди…
Но тот не слышал его, вскинул в обличительном жесте руку:
— Она проклята своим отцом!
— Подожди…
— Проклята отцом! — уже кричал Хамид, и эхо громогласно разносилось над горами, — Проклята! Проклята!
Что-то было зловещее и грозное во всем его облике.
А Сергею становилось все хуже и хуже. Лишь только, когда он с побелевшими губами, как рыба, хватая воздух и прижимая уже обе руки к груди, опустился на камни, только тогда Хамид обратил на него внимание.
— Дружище, тебе плохо?
— Холодно внутри, тяжело, сердце… — прошептал Сергей.
— А я хотел предложить тебе рискнуть попасть в пещеру. Одному как-то страшно… — поведя бровями, сказал Хамид. — ну, если ты не можешь, то…